Блейк Крауч - Возвращение [litres]

Он хватает инъектор и, включив его, проверяет блютус-соединение с терминалом. Предплечья Хелены являют резкий контраст с обожженными ядерным солнцем ладонями. Они белые и гладкие – от вспышки их защитила куртка и несколько слоев одежды под ней, включая термобелье. Пальцы у Барри в таком состоянии, что иглой инъектора в вену жены он попадает лишь через несколько попыток. Наконец он пристегивает инъектор на ее предплечье и направляется к депривационной капсуле. Вода примерно на градус холодней идеальных тридцати шести и шести, однако тут ничего не поделать.

Барри поднимает крышку люка и оборачивается к Хелене, которая ковыляет к нему, словно раненый ангел. Он знает, что и сам выглядит ничуть не лучше.

– Если бы я только мог занять сейчас твое место, – бормочет он.

– Будет больно чуть дольше, вот и все, – отзывается Хелена, все лицо у нее в слезах. – И потом, это мне по заслугам.

– Не говори так.

– Ты не обязан проходить со мной этот путь еще раз, – говорит она.

– Я пройду его столько раз, сколько потребуется.

– Уверен?

– Абсолютно.

Она берется за край люка, перекидывает внутрь ногу.

Коснувшись воды руками, громко кричит.

– Что случилось?

– Соль. О, боже…

– Я принесу морфий.

– Не надо, он может хреново подействовать на реактивацию воспоминаний. Просто поторапливайся.

– Хорошо. До скорой встречи.

Барри закрывает люк над женой, плавающей в соленой воде с выражением муки на лице. Подбежав к терминалу, запускает последовательность инъекций. Когда впрыскивается паралитическое средство, он пытается присесть, но боль такая, что оставаться неподвижным невыносимо.

Он пересекает лабораторию, поднимается по спиральной лестнице, проходит через кабинет и через выгоревшие руины их с Хеленой дома. Выходит на крыльцо пожарной части – там темно как ночью, а с неба дождем сыплется что-то горящее.

Спускается по ступенькам и шагает на середину улицы.

По тротуару волочится горящая газета.

На другой стороне улицы лежит в позе плода почерневшее тело, нашедшее последнее упокоение рядом с бордюром.

Шелестит горячий ветер.

Вдали слышны крики и стоны.

Больше ничего.

Невозможно поверить, что меньше часа назад он сидел на снежной лужайке на высоте, глядя оттуда на Денвер, каким тот был прекрасным весенним утром.

Слишком уж нам легко себя уничтожить.

Барри почти не может стоять. Колени подкашиваются. Он садится посреди улицы перед пожарной частью, глядя, как пылает мир, и стараясь терпеть боль.

Прошло несколько минут, как он вышел из лаборатории.

Хелена умирает в капсуле.

А он – здесь.

Барри ложится на спину и смотрит в черное небо, с которого льется огненный дождь.

Голову прорезает яркая мучительная вспышка, и он чувствует облегчение – знак того, что конец близок, что мозг Хелены сейчас заливает ДМТ, а она скользит к воспоминанию о том, как шестнадцатилетней девчонкой шла к сине-белому «Шевроле» и вся ее жизнь была впереди.

Они попробуют снова, хочется верить, что у них все получится.

Горящие частицы постепенно замедляют свое падение и наконец застывают в воздухе вокруг Барри, словно миллиарды светлячков…

Холодно и сыро.

Пахнет морем.

Слышно, как волны плещут о камни, над поверхностью воды разносятся крики птиц.

Наконец возвращается зрение.

В сотне метров от него – дикий берег, над серо-голубой водой вьется дымка, частично скрывая растущие на отдалении ели, что протянулись вдоль береговой линии, словно начертанная загадочными письменами строка.

Боль в обгоревшем лице исчезла. Барри, одетый в гидрокостюм, сидит в морском каяке, держа на коленях весло, утирает текущую из носа кровь и пытается сообразить – где он.

И где Хелена.

И почему он никак не может вспомнить эту временную линию.

Несколько секунд назад он лежал в Денвере посреди улицы рядом с пожарной частью и смотрел, как с неба падает огонь.

Сейчас же он… там, где он есть. Жизнь кажется сном, она перепрыгивает из одной действительности в другую, воспоминания делаются реальностью, а потом – кошмаром. Все происходит на самом деле, и в то же время очень подвижно. Пейзажи и эмоции постоянно чередуются, и однако во всем есть своя извращенная логика – подобно тому как сон кажется осмысленным, пока ты не проснулся.

Барри опускает весло в воду и посылает каяк вперед. В поле зрения появляется укромная бухточка – остров здесь плавно поднимается вверх небольшой горкой, ее склон покрыт темным еловым лесом, пронизанным то тут, то там белыми полосками берез. У подножия холма среди изумрудно-зеленой травы стоит дом, окруженный постройками поменьше – два гостевых домика, крытый навес, а еще ниже, на берегу – причал и сарай для лодок.

Барри движется в бухту, набирая скорость по мере приближения к берегу. Наконец днище каяка скребет по каменистой отмели. Когда он неуклюже выбирается из лодки, является единственное воспоминание:

Он сидит в портлендском баре, рядом с ним на табурет усаживается Хелена – в третий раз за время их странной, повторяющейся жизни.

«Вижу, вы желаете угостить даму».

Как это странно, когда у тебя три разных, отдельных воспоминания об одном и том же, по сути, событии.

Барри идет босиком по камням пляжа, ступает в траву, готовый к тому, что воспоминания вот-вот нахлынут волной – только сегодня они что-то запаздывают.

У дома каменный фундамент, а дерево стен словно выбелено морем – сказываются десятилетия соли, ветра, солнца и суровых зим. Через двор несется огромная собака. Шотландская оленья борзая, шерсть у нее такого же серого цвета, как и доски, которыми обшит дом, она слюняво приветствует Барри, встав на задние лапы, чтобы встретиться с ним глазами и восторженно облизать лицо.

Барри поднимается по лесенке на веранду, с которой открывается прекрасный вид на бухту и на море за ней. Отодвинув стеклянную дверь, он вступает в жарко натопленную гостиную, центральное место здесь занимает сделанный из камня камин, труба от которого идет сквозь потолок через весь дом. В камине горит небольшой огонь, наполняющий комнату приятным дымным ароматом.

– Хелена?

Ответа нет.

Дом молчит.

Барри проходит через кухню в сельском французском стиле – голые стропила, вокруг большого стола с комплектом мясницких ножей на нем деревянные скамьи. Идет по длинному темному коридору, чувствуя себя так, будто вторгается в чужое жилище. Останавливается в самом конце у входа в уютный, хотя и не слишком аккуратно прибранный кабинет. Внутри железная печка, окно с видом на лес, в центре – старенький столик, просевший под весом книг. Рядом с ним грифельная доска, покрытая непонятными уравнениями и диаграммами чего-то наподобие ветвящихся временных линий.