Блейк Крауч - Возвращение [litres]

Сейчас единственный момент во всем их совместном существовании, когда они могут быть вместе по-настоящему.

Хелена подходит к окну, становится рядом с Барри. И начинает пальцем стирать написанное на стекле.

– Ничего ведь не пригодилось, да? – спрашивает она.

– Нужно было ехать в ЦЕРН.

– Допустим, твоя теория кротовых нор подтвердилась бы. И что с того?

– Я по-прежнему убежден, что, если бы мы выяснили, каким образом и почему кресло может отправлять наше сознание обратно во времени, нам было бы легче понять, как предотвратить мертвые воспоминания.

– Тебе не приходило в голову, что этого, может статься, вообще нельзя понять?

– Ты что, начала терять надежду?

– Дорогой ты мой, надежды давно уже никакой не осталось. Даже если забыть о моих собственных мучениях, каждый раз, возвращаясь, я уничтожаю сознание шестнадцатилетней девочки, которая идет к машине, чтобы впервые испытать настоящую свободу. Я убиваю ее раз за разом. У нее нет шанса прожить собственную жизнь. Из-за Маркуса Слейда. И из-за меня.

– Тогда позволь мне какое-то время надеяться за нас обоих.

– Ты и так это делаешь.

– Позволь мне.

Она смотрит на него.

– Ты все еще веришь, что мы найдем способ все исправить?

– Да.

– Когда? В следующем цикле? Или в тридцатом по счету?

– Все так странно.

– Что именно?

– Я вошел в эту комнату пять минут назад, не имея ни малейшего понятия, что означают уравнения. Потом ко мне внезапно вернулась память из этой временной линии, и я обнаружил, что разбираюсь в частных производных. – В нейронной структуре мозга Барри вдруг вспыхивает фрагмент беседы в другой временной линии, и он говорит: – Помнишь, что сказал нам Маркус Слейд, когда мы держали его на мушке в отеле?

– Надеюсь, ты понимаешь, что для меня это было сотню лет и три временные линии назад?

– Ты ему сказала, что, если мир когда-либо узнает о существовании кресла, это знание будет уже не стереть. Это ровно то самое, с чем мы сейчас боремся. Помнишь?

– Смутно.

– А он ответил, что твоя ограниченность тебя ослепляет, что ты пока что еще не видишь всего и не сможешь увидеть, если не пройдешь той же дорогой, что и он.

– Он был безумцем.

– Я тогда тоже так решил. И однако подумай о разнице между тобой в той временной линии и тобой нынешней – пусть даже все это тебя и бесит, но ты освоила обширные отрасли науки, прожила такие жизни, которые первой Хелене и присниться не могли бы. Ты видишь мир таким, каким она его никогда не видела. И я тоже. Разве мы знаем, сколько жизней прожил Слейд, сколько всего он узнал? Что, если он и правда нашел выход? Какой-то способ обойти проблему ложных воспоминаний? Что-то такое, на что тебе, дабы понять это самой, потребуется еще невесть сколько циклов? Что, если все это время мы упускали из виду нечто важное?

– Например?

– Я понятия не имею, но не спросить ли нам Слейда?

– И как же ты предлагаешь это сделать, детектив ты мой?

– Не знаю, но опускать руки мы не можем.

– Нет, это я не могу опускать руки. Ты можешь вый-ти из игры, как только пожелаешь, и прожить жизнь в блаженном неведении относительно того, что когда-нибудь наступит сегодняшний день.

– Ты уже так мало ценишь мое присутствие в собственной жизни?

Она вздыхает:

– Нет, конечно.

На столе у них за спиной дребезжит пресс-папье. По оконному стеклу разбегается паутина трещин. В костях отдается низкий рокот отдаленного взрыва.

– Черт бы все это побрал, – мрачно произносит Хелена. – Пойдем в лабораторию, дорогой, убьешь меня еще разок.

Барри уже не в подземной лаборатории на их с Хеленой острове у побережья штата Мэн, он сидит за знакомым столом в знакомом помещении. Голова болит, этой боли он не испытывал уже очень давно – мучительная пульсация позади глазных яблок. Он таращится на экран компьютера, куда выведены свидетельские показания, и, хотя воспоминания этой временной линии еще не вернулись, в нем начинает нарастать ужас, поскольку он осознает, что находится на четвертом этаже 21-го отделения полиции Нью-Йорка.

100-я Западная улица.

Верхний Вест-Сайд.

Манхэттен.

Он здесь уже работал. Не просто в этом здании. На этом этаже. В этой комнате. И не просто за столом, похожим на этот. А именно за этим самым. Он даже узнает чернильное пятно, оставшееся на поверхности, когда протекла шариковая ручка.

Барри хватает телефон, смотрит на экран: 16 апреля 2019 года. Четвертый юбилей временной линии, в которой Хелена умерла в лаборатории DARPA.

Что за хрень?

Он вскакивает со стула – заметив, что весит заметно больше, чем в Мэне, Колорадо и Аризоне, – и чувствует под пиджаком предмет, о котором давно уже позабыл. Наплечная кобура.

В помещении четвертого этажа царит странная тишина.

Никто ничего не печатает.

Никто ни с кем не говорит.

Все ошарашенно молчат.

Барри смотрит на женщину-полицейского за столом напротив – ее он помнит, не по этой временной линии, а по той, первой, прежде чем кресло Хелены принялось дробить время. Детектив убойного отдела Шейла Редлинг, в их полицейской лиге софтбола она играет на защитной позиции. Обладает коварным броском, а еще способна перепить чуть ли не любого из команды. Из носа у Шейлы течет кровь, капая на белую блузку, а выражение лица явно свидетельствует о полнейшей панике.

У мужчины за соседним столом тоже идет кровь из носа, а по лицу катятся слезы.

Глухую тишину вдруг разрывает выстрел на другом конце этажа, по всему офису пробегает волна испуганных возгласов. Еще один выстрел, ближе. Кто-то вопит: «Что, черт возьми, происходит? Что происходит?» После третьего выстрела Барри выхватывает из кобуры «глок», пытаясь сообразить, кто на них напал, однако ничего угрожающего в непосредственной близости не видит.

Только ошеломленные лица.

Шейла Редлинг резко встает, достает пистолет, приставляет его к своей голове и стреляет.

Она падает на пол, а мужчина за соседним с ней столом вдруг срывается с места, хватает валяющийся в луже крови пистолет и сует ствол себе в рот.

– Нет! – вопит Барри.

Мужчина тоже стреляет и падает поверх Шейлы, а Барри понимает, что, как ни ужасно, все происходящее – не бессмыслица. В своих воспоминаниях о предыдущей временной линии он был с Хеленой на острове, эти же люди находились в эпицентре ядерного удара по Нью-Йорку, где умерли – или до сих пор умирали – страшной смертью сразу же после того, как еще одну временную линию назад их постигла та же судьба.

На Барри обрушивается волна воспоминаний из нынешней временной линии.

Он перебрался в Нью-Йорк в двадцать с небольшим и поступил в полицию.

Женился на Джулии.

Продвигался по службе, пока не достиг должности детектива отдела по расследованию ограблений Департамента полиции Нью-Йорка.