Анна Данилова - Стану рыжей и мертвой, как ты

Быть может, я, так ничего и не обнаружив, вернулся бы обратно в машину, если бы уже на самой опушке, в тени огромной сосны, росшей чуть в стороне от леса, не заметил небольшое голубое пятно в траве. Цветов такого оттенка здесь не росло, в основном цветы были желтого, розового и белого цвета. Я прибавил ходу, потому что как-то сразу определил, что это: такого лилового оттенка тонкие силиконовые перчатки всегда в большом количестве закупались моей бывшей женой, которая абсолютно все, начиная от уборки и кончая замесом теста, делала в этих перчатках. Она покупала их в аптеке на рынке. Мысль моя заработала, выдавая мне возможный маршрут Лины: лес, рынок, аптека, лес. На рынке она и лопату купила, и одеяло, в которое завернула труп.

Я вышел из леса, оглянулся — парочки с корзинкой для пикника нигде не было. Должно быть, они, заметив мою машину на обочине, решили переместиться на другую поляну или расположились неподалеку в зарослях дикой смородины.

Я приблизился к сосне, наклонился, чтобы разглядеть лиловое пятно. Да, это была силиконовая перчатка, застрявшая в траве. Я, достав из кармана и надев свою «дежурную» белую хирургическую перчатку, поднял ее. Лиловая улика была порвана.

Я поднялся и теперь стоял напротив сосны, испытывая странное чувство победителя. Да, я победил все свои сомнения и нерешительность, как бы больно мне ни было, и теперь стоял с порванной перчаткой в руке и четко видел перед собой заваленный большими сосновыми ветками холмик. Слева, из густых, прилегающих к лесу зарослей смородины, торчал едва заметный свежеструганый черенок лопаты. Новой лопаты. Она копала в темноте. Устала, бросила лопату и забыла про перчатку.

Я мог бы схватить лопату и начать копать, предварительно расчистив могилу. Но не стал.

Вздохнув, достал телефон, собираясь позвонить ей. Лине-Тане. На языке вертелось: « Я ее нашел ».

Но вместо этого я спрятал перчатку в карман, взял лопату и быстрым шагом пошел к машине.

Тамара не обладала той степенью воображения, которое помогло бы ей увидеть усадьбу в том первозданном, роскошном виде, какой кружил голову Василию Карташову. Она шла за Василием по лесу, спотыкаясь в своих балетках и постоянно отряхивая подол своего свежевыглаженного желтого платья с пышной юбкой от какого-то застрявшего в складках хлопковой ткани лесного мусора, хвойных иголок и просто пыли. Совсем не так она представляла себе это место. Ей казалось, что усадьба расположена все же поближе к поляне, где можно было устроить пикник, расстелив на траве плед и разложив еду. Однако за время, прошедшее с того момента, как в этом огромном доме умерла жизнь, вокруг него успели вырасти огромные сосны. И это просто чудо, что сохранилась хоть и еле приметная, но все же дорога, мягкая от рыжего полуистлевшего хвойного слоя.

Поначалу они и шли по этой дороге, которая тянулась от шоссе, среди цветущего луга, к лесу, а потом должна была привести прямиком к развалинам усадьбы. Но и Василий, и Тамара, как оказалось, не могли спокойно пройти мимо первых, еще маленьких, сливочного цвета маслят! Их блестящие рыжие шляпки с налипшей на них хвоей так и заманивали в лес, все дальше и дальше от дороги. Вот так в корзине для пикника появились крепенькие, молочной спелости, пахучие грибы.

— Вот она, я вижу ее! — вдруг вскричала Тамара, когда, подняв голову от россыпи маслят, увидела между стволами сосен словно призрак огромной бело-голубой усадьбы Прозоровых. Конечно, она бывала здесь и раньше, но всегда, дойдя до крыльца, поворачивала обратно. Боялась заходить внутрь, считая, что там на каждом шагу можно наткнуться на человеческие экскременты.

На этот раз Василий собирался показать ей все то, что уцелело внутри, — бальную залу, комнаты, коридоры, лестницы.

Василий моментально оказался рядом с Тамарой, обнял ее и, как-то театрально выкинув вперед правую руку, обвел ею пространство, вот, мол, дорогая, смотри, любуйся на эту красоту.

— Скажи, потрясающе?! А если прищурить глаза и постараться не видеть каких-то пятен на фасаде, облупившихся колонн и всего того, что с ней сделало беспощадное время, то она покажется тебе просто грандиозной, потрясающей, настоящим дворцом!!!

Тамара прищурилась. Да, действительно, когда-то, в прошлом веке, много поколений назад, здесь действительно было красиво, и в этой усадьбе кипела или, скорее всего, медленно и со вкусом протекала жизнь. Тогда ведь и темп жизни был другой, неторопливый.

— Вокруг усадьбы был разбит парк, повсюду росли розы, я же видел гравюры и акварельные наброски неизвестного крепостного художника, работавшего на графа. Кстати говоря… Ну, Томочка, пойдем же скорее… — Василий взял ее за руку. — Так вот. Что я хотел сказать-то? Ах да! Розы! Представляешь, до сих пор вокруг усадьбы густо растет шиповник — это графские розы так одичали и превратились в шиповник. Да ты сама сейчас все увидишь!

Когда Тамара приблизилась к усадьбе, ей показалось, что она видит перед собой гигантский разложившийся труп какого-то космического животного. Колонны представились ей ногами, а куполообразная крыша-козырек парадного крыльца — верхней, с затейливой попоной, частью его головы. И внутри все внутренности останков этого монстра отливали перламутровой голубизной тлена. И какое-то зловоние, замешанное на сырости и запахе плесени, ударило в нос.

— Вася, я не пойду туда… Пожалуйста…

— Ну, ладно, как хочешь! Оставайся здесь. Вон можешь постелить плед на ступеньку, садись, слушай пение птиц и нюхай аромат шиповника. Только в несколько слоев сложи плед, чтобы ничего себе не застудить, — произнес он слова заботы, чувствуя себя настоящим мужчиной и даже позволив себе поиграть в супруга. — А мне нужно тут все поснимать.

В отличие от Тамары, он находился в радостном, возбужденном состоянии от встречи со своей мечтой. И если Тамару мутило от запаха плесени, то Василий не замечал его и наслаждался ароматом шиповника и свежим, настоянным на хвое воздухом. Он был счастлив, входя под высокие своды бального зала, да что там — он слышал музыку, какую-то мазурку или вальс…

Немного придя в себя, он достал фотоаппарат и принялся искать наиболее выгодные ракурсы для снимков, откуда части усадьбы представлялись более привлекательными, живописными, ярко подсвеченными солнечными лучами. Понятное дело, что в кадры не войдут совсем уж явные следы разрушения. Гринберг, приехав сюда, и сам все увидит. Сейчас же надо сделать все возможное, чтобы он, разглядывая фотографии, все больше и больше влюблялся в дом своих предков. И чтобы у него появился такой здоровый зуд навести здесь порядок, восстановить стены, покрасить их, облицевать мрамором колонны, укрепить балки, отремонтировать крышу, восстановить красоту величественной лестницы, вырубить лес и разбить парк!