Андрей Фёдоров - Желтый караван

— Ну и что же делать? — он развел руками. — Если я подлостей не делаю, зарплата маленькая… зато книжек полный шкаф… интеллигент, понимаешь! Еще бы Данте с иллюстрациями Доре… а Ташевская… она добрая вообще-то… у Лели… просторный взгляд. Можно так сказать? И напряженный рот — всегда чуть подрагивают губы от невысказанного! Ну и насочинял!..

Он повернул за угол и вошел в длинную, глубокую улицу, горловиной обращенную на запад, к туче. По улице шел потоком ветер и пахнул снегом. Ползли по асфальту листья, настороженно замирали вдруг, словно прислушиваясь, и прятались под брошенные у панелей автомобили.

— Будет снег… в детстве трудно было… теперь сам начальник. Тишкин в дурдоме! Туда и дорога!

Сам бы от него не избавился, характера б не хватило…

Бледное солнце застряло прямо перед ним на крыше в ажурной решетке рекламы, пустило вдоль улицы отдельные слабые лучи. Кое-где на фасадах замигали открытые форточки да засияли в сумерках лужи.

— Какая же у меня роль? Альтруист? — он опять развел руками, и редкие встречные оглядывались, улыбаясь. — Что есть мое достоинство? Живу ли до некоего момента истины, ради которого и нагорожено вокруг это все: дома, деревья, люди? Чепуха!.

Далеко еще было до конца улицы, но Ржевский не спешил. По субботам его никто не ждал.

У своего подъезда Ржевский увидел Лелю.

Психиатр Макар Макарович прибежал на работу, вытянул из кармана длинный и мятый, как бинт, лист и прочитал записанное на нем:

— И это тоже ваш сын написал? — равнодушно спросила ординаторша Марина Васильевна — черноволосая бледная девушка с огромными безжалостными глазами. Она держалась прямо и задирала подбородок.

— Он! А как же?! — Макар Макарович ткнул толстым пальцем в историю болезни: — А вот и Тишкин, что ночью-то поступил! Смотрите, должность-то у него: «заместитель руководителя коллектива»! Очень прилично! Сам его смотреть буду.

— В дневнике про него пишут, — Ирина Владимировна (другая девушка — доктор — тощая блондинка с лисьим личиком и голубым взглядом) с трудом приоткрыла пальчиками-косточками «Тетрадь наблюдений» форматом с половину двери. — Вот: «Тишкин с часа поступления спал плохо, контактировал с больным Махорским, ударил больного Александрова, считает себя шизофреником, вместо портрета Бехтерева видит, как говорит, голую женщину, от чего плачет».

Макар Макарович нажал кнопку:

— Новенького мне давайте!

В кабинете, неуютно освещенном из-за темной погоды десятком мигающих люминесцентных ламп, помещались три стола, три стула и три шкафа и все это было переплетено и укутано дикорастущими, цветущими, сохнущими домашними лианами, плющами и бобами. В зарослях тикали часы, шуршали жуки и вскрикивала радиоточка. Иногда казалось, что там прячутся папуасы. На стенах — произведения пациентов: тоскливый, слезами размытый весенний пейзаж, другой пейзаж — безлюдная, бесконечная улица. Сквозь заросли еще глядел воющий волк и просвечивали голубые зубы голой ведьмы. Ничего веселого.

В кабинет пропустили Тишкина.

«Ишь! Физиономия-то! Порода! Кастильский монах прямо! Длинное лицо, длинный же, тонкий нос. Наружные углы глаз опущены».

«Ишь! Психиатр! Жирный, лысый. Глазки хитрые. Этот берет!»

— Здравствуйте! К вам?

— Да! Меня зовут Макар Макарович.

— Очень приятно! Я очень внимательно вас слушаю!

— Василий Яковлевич, ваши жалобы. Жалобы на здоровье есть?

— Видите ли… ммм… меня оклеветали.

— И что же с вами от этого случимшись?

— Вы задаете вопрос… ммм… ироническим тоном. Это неэтично.

— Насчет тона вам показамшись. Все-таки ваши жалобы.

— В последнее время, только это очень серьезно в связи с тем, что меня оклеветали, у меня появились, ммм… видения.

— И что же стало видеться?

— Ммм… женщина.

— Одетая?

— Вы продолжаете издеваться над больным человеком?

— А вы над Бехтеревым? Нет, я уточняю. Итак, женщина?

— Именно! Мне виделась моя супруга. Она, если вас интересует, раздетая ничем не хуже. Она… ммм… казалось мне… бегала и летала.

— Прозрачная? В виде духа, что ли? Или с крыльями?

— Я же был душевно потрясен! Совершенно потрясен!

— Вы перед тем пытались ее прирезать?

— Ее?! Я ее безумно люблю! Ее мать оклеветала меня! Я не коснулся бы Лели пальцем!

— Но ногой коснулись. Между прочим, от таких прикосновений происходят разрывы внутренних органов.

— Клевета! Я клянусь вам! Это подлая клевета!

— Тогда, наверное, это не наше дело? В этом разберется следователь. Вернемся к видениям?

— Ммм… это интимный разговор. Я бы хотел тет-на-тет.

— Это вам с администрацией надо тет-на-тет. У нас нет отдельных кабинетов. Разве что в комнате трудотерапии, если не занято.

— Я бы хотел, если можно, если вам не трудно, конечно.

Макар Макарович вздохнул, подобрал неохотно со стола историю болезни, фонендоскоп.

В комнате трудотерапии — в зале, уставленном цветами и столами, никого не оказалось. Тишкин подождал, пока Макар Макарович прикроет дверь:

— Вы, надеюсь, мужчина?

— Даже как-то не задумывался, — пожал плечами Макар Макарович.

— Но вы, надеюсь, умный человек?

— А как же?!

— Тогда тащите меня из этого дерьма! Что вас устроит? Стереовидеоаппаратура — любая! Тряпки, железки — все!

— А в тугриках?

— Да ради бога! До десяти кусков! Но! Вы уж тогда сами сочиняйте все в ваших бумажках! Потом прочтете мне. Заучу уж. Мне могут наклепать свыше пяти лет! Естественно, я мог бы жить и там. И знаю, что буду делать, когда оттуда выйду. Здесь я тоже просижу не меньше года на принудке! Но выйду чистым! А так они могут загрести от меня все! Я буду гол, как церковная крыса! Надеюсь, у нас мужской разговор?

— Мужской разговор, тет-на-тет. Где-то я уже это слышал.

— Не знаю, где вы что слышали! И прошу: во-первых, убрать меня из этой палаты! Во-вторых, прогулки в любое время, звонить мне в любое время! И объясните персоналу, кто я!

— Государство дает мне сутки. Сегодня или завтра комиссия с участием трех врачей…

— Ваших девок? Еще что?

— Формальности. Соберем сведения.

— Ради бога! Родственники с ума не сходили, сам тоже. Служил, работал. С тридцати лет имею телефоны всех нужных нам людей! Что еще?

— Чем болели, кроме видений?

— Свинкой! Ну дает! Да в эти последние годы… я скажу, раз у нас такие отношения… пишите там, что нужно! А я! Исключительно все из «Березки»! Я пил и ел как бог! Я не был в этом метро десять лет! У вас есть машина?

— Как пили? Это — важно.

— Пил то, что вам и не снилось!

— Частота?