Андрей Фёдоров - Желтый караван

Вертолет взмыл. Морис сел и стал кричать вслед исчезающей в просторе стрекозе, пока она не стала точкой…

На самой вершине скалы, на кончике Пальца Бангопы, на круглой, изрытой площадке диаметром шагов в десять, лежали останки дюжины людей. У подножия скалы, на откосе белели кости еще двух или трех.

Морис перетер веревку о камень и пополз вдоль края. Гладкая, вертикальная стена. Метров тридцать пять гладкой стены. Без виды, на солнце он проживет двое суток, потом можно, как те трое, броситься вниз или лежать и умирать, как эти. Он понюхал свои руки. Запах окутывал площадку, несмотря на ветер. Над лапами хребта висели черные точки. Птицы соберутся сюда послезавтра, когда он не сможет шевелиться.

Несколько скелетов лежали рядом, остальные — беспорядочно, поперек. Часть костей оттащили и перепутали птицы. Кое-где шевелились клочья одежды. Видно, их сбрасывали сюда почти голыми. Шевелились волосы на черепах, куски выдубленной ветром кожи. Нити изодранных сухожилий оплетали кости.

Кто где? Джон, Генри, Кунгулило?

И есть ли такой бог, Дауане, чтобы сбросил и тебя на скалу? Или существует только этот Палец, указующий в небо?

Морис поднял кусок веревки. Ее все-таки щедро потратили, связывая ему руки. Больше метра. Тонкая веревка из капрона. Есть еще ремень — метр и сорок сантиметров с пряжкой. Из брюк и рубашки получится еще метра два.

Если падать на камни с десяти метров и выше — верная смерть на месте или в вельде, по которому нужно еще, искалеченному, проползти те двадцать пять километров до деревни коса.

Он сможет двигаться только до послезавтра. У него есть больше половины сегодняшнего дня, ночь и завтрашний день.

Время летело и сокращалось.

Ветер летел вокруг него. Солнце давило, и Морис сел в тень под острый камень на краю площадки — под обломанный Ноготь Бангопы. Через час или два короткая тень от Ногтя соскочит в пропасть. Морис снял рубашку и обмотал голову. Поднял истлевшую тряпку и проткнул в ней пальцем дыру.

Возле одного из черепов лежали очки. Морис их узнал. Один из черепов был прострелен. Им тоже связывали руки, но не всем.

Он стал ходить по останкам, оступаясь на них, и его тень, уже короткая, кривлялась на костях. Пустой вельд сиял вокруг, небо, только с одной стороны надрезанное хребтом, ждало всей необъятностью его отлетающую душу.

Он выпростал из-под тлена короткий кусок такой же, но желтой и жесткой веревки — сантиметров семьдесят. Подергал ее — пластмасса не тлеет так быстро. Стал разгребать и нашел еще пять почти таких же кусков и два маленьких.

Тогда они, сбившись в кучу, толклись на этом пятачке, голые и беспомощные, кричали, спорили, махали черными руками под бездонным небом — капля жизни, свисающая в небо с Пальца Бангопы. И всех их тряпок и веревок не могло хватить даже на треть высоты. Зеркальные стены скалы падали к подножию, и туда, до земли обетованной, было так же далеко, как до неба, куда улетали их души… оставались ноги, руки, позвоночники… кости…

Морис поднял бедренную кость Джона и измерил ее своим пальцем — сорок пять сантиметров. Короткие ноги были у Джона.

Конечно, они боялись смерти, хотя люди «Умконто» знают, на что идут. Но больше всего, может быть, они боялись, что никто на юге не узнает теперь о предательстве Дауане? И как же им хотелось вернуться на землю!..

Морис снял сандалию и стал грызть зубами подошву.

Это были довольно дорогие сандалии, купленные давно, но в хорошем магазине, у белого хозяина.

Он расковырял край, просунул палец в щель и расслоил подошву. Стальной супинатор оказался раз в пять шире, чем было нужно.

Но теперь Морис не сидел без дела.

Через час из ладони потекла кровь, но он сточил почти половину стальной пластинки.

Он уже хотел пить и старался двигаться мало, чтобы сильно не потеть. Решил не мочиться. Говорят, что если задерживать мочу, то она может всосаться обратно.

С одного конца супинатор стал теперь узким, как отвертка, другую сторону Морис обернул истлевшей тряпкой.

Джон смотрел на свои очки и иногда — на Мориса. Тени смещались в глазницах.

— Я тебе клянусь, — сказал Морис, — не жалей свою кость! Дауане будет здесь, с вами! И все узнают о нем на юге!

Он облизал кровь с ладоней, поднял бедренную кость Джона и своей «отверткой» стал сверлить ее возле утолщения на конце. Таких костей, наверное, штук двадцать. И обрывков, которыми их можно связать, тоже, может быть, пятнадцать. Канат из костей и веревочек. Ремень можно разрезать вдоль, но он не выдержит.

Ветер уносил коричневые опилки из-под «отвертки». Потом, после полудня, ветер станет дуть из вельда, принося песок и жар.

Время терялось в пустом вельде.

Морис скрепил две кости. Он пропихнул обрывок веревки в дырки и завязал его «тройным морским».

Тень от Ногтя ушла на край пропасти, и ветер задул из вельда. Может быть, их вообще сбрасывали сюда по два, по три? Теперь они все вместе, но без душ, улетевших в небо.

Время улетало.

Морис просверлил двенадцатую дыру. Теперь ладони были у него в кровавых пузырях, они лопались, и Морис облизывал руки. Точил «отвертку» о камень.

Всего костей оказалось двадцать. Остальные сбросил ветер или птицы — черные точки над хребтом. За хребтом лежал широкий и глубокий океан. Морис помнил валы, падавшие на скалы, и стекавшие струйки воды, прозрачную пленку воды на скалах. Джон показывал глазницами в ту сторону.

Морис разгреб песчаный нанос и нашел еще обрывок веревки. Он связал теперь десять костей, потом еще четыре.

Когда он очнулся, над вельдом стоял закат. Морис обмочился во сне, и влага ушла в камни.

— Не выйдет? — спросил он Джона. Череп Джона стал грязно-розовым от заката.

Пальцы не гнулись, ладони распухли. Морис, завывая от боли, сжал рукоять «отвертки».

— Вы мне подарили кости, — сказал он им всем.

Он связал двадцать костей, но уже ничего не видел и лег. Стащил с головы рубашку и накрыл ею плечи.

Всю ночь он пил, а на рассвете проснулся мокрым.

Рассвет стоял прямо перед ним. Камни вокруг блестели. Морис перевалился на бок и стал слизывать росу с камней. В одном месте она стояла в углублении лужицей.

Когда из-за вельда выглянуло солнце, он успел облизать все камни, и только внешняя сторона Ногтя высохла сама.

Морис заставил раздувшиеся ладони собраться в складки и смог взять «отвертку». Остался кусок веревки и тонкие короткие плечевые кости. Таких он связал еще пять.

Он нечаянно столкнул с края одну голову и бессмысленно проследил, как череп, уменьшившись до размеров фасолины, бесшумно раскололся на камнях.

Горизонт был пуст. Черные точки висели над хребтом. День повторялся. Ему стало казаться, что они ошиблись тогда — в скале было не тридцать пять, а двадцать пять метров.