Юрий Ребров - Пуля не дура

Предложение сразу улучшило настроение Совы. Одно дело выполнять «главный заказ», и совсем другое — «зачистка» — уничтожение улик. Конечно, это могут быть и другие киллеры, могут быть и случайные свидетели. Когда речь идет о громком убийстве, с количеством «убранных» не считаются. Как было у тех же американцев. Схватили Освальда, и тут же подоспел владелец ресторана Руби, застреливший его прямо на глазах всего тюремного начальства и журналистов. Только начали допрашивать забулдыгу Руби, как он сразу отправился к праотцам — скоротечный рак. Только кто в такие сказки поверит! Конечно, отравили. В Соединенных Штатах с наукой дела обстоят хорошо. Ядов, должно быть, изобретено столько, что смерть по всем медицинским симптомам от настоящей болезни и не отличишь. А потом начался «падеж» свидетелей. Стоило только окружному прокурору Гаррисону выйти на что-нибудь знающего человека, как тот сразу под машину попадает или в самолете взрывается, причем гибнет заодно еще сотня пассажиров. Одним словом, угрохали там кучу свидетелей. Вот что такое зачистка! И все же помнят только об основном — Освальде. Доживи он до суда, именно его на электрический стул посадили бы.

Мысль невольно перенеслась от заморских дел к бедняге сержанту Малашенко, вытащившему Сову из лефортовского СИЗО, — эта жертва зачистки долго не давала покоя, да и сейчас стоило ему вспомнить своего спасителя, как рука невольно потянулась к стакану водки. Блондинка сладко выгнулась, открыла глаза и, должно быть, не сразу вспомнила, кто с ней рядом. Наверно, девочка тоже не помнит всех заказчиков своего тела, но Сову-то она наверняка запомнит надолго, хотя бы по царскому гонорару, всего за одну ночь…

— Может, лучше глоток любви, милый? — пропела девушка.

Судя по такому необычному тексту из уст проститутки, Сова решил, что ночная бабочка — любительница литературы для женщин, заполнившей нынче книжные развалы Москвы.

И еще один человек вспоминал Кондратьева в то самое время, когда майор отмечал скромным банкетом встречу со своим дружбаном из ФСБ.

Бывший телохранитель генерала Пронина Николай Гринько находился на заслуженном отдыхе в республике с экзотическим названием — Марий Эл, но все его мысли были о Москве и неугомонном майоре Кондратьеве.

Надо же было так проколоться человеку, прослужившему двадцать лет в органах, профессионалу! Что делать? Куда скрыться от назойливого мента? Мысли Гринько с того самого дня, когда он проснулся и узнал об убийстве генерала, изобиловали восклицательными и вопросительными знаками. И немудрено: уже через пару дней, едва оклемавшись, он неожиданно для самого себя пришел к выводу, что к гибели шефа причастен и он, его телохранитель. Пришел он к этому в тот момент, когда милицейский майор беседовал со сторожем о странной смерти хозяйского ротвейлера. Черт побери, ведь он сам лично, не подозревая ничего дурного, отравил свою любимицу Альму! Теперь он в этом нисколько не сомневался, а тот день вспоминал во всех подробностях, словно все произошло только вчера.

В тот вечер к нему на огонек забрел бывший сослуживец Володька Степанков. Жизненные их дороги пересекались не раз. Вместе занимались в спецшколе, овладевали премудростями восточных единоборств, стрельбой из всех известных видов оружия, даже из американского «стингера» в азарте учебы чуть не подбили безобидный пассажирский «Як-40». Потом разбежались и снова встретились во время службы в спецподразделении ВДВ. Но «работа» не пришлась по душе Гринько, и он уволился, перешел в частное охранное агентство и уже из него, с помощью своего давнего друга из знаменитой «девятки», устроился охранником к генералу Пронину. Одним словом, было что вспомнить. Степанков нередко забегал к приятелю, в тот раз засиделись за полночь, уговорили, как положено, пару «банок» «Столичной» специальной очистки. И потом, уже уходя, гость между прочим предложил:

— А давай Альме тоже праздник устроим. Смотри, какая закуска остается, пить она, конечно, не станет. Это человеческая болезнь, но от такой знатной колбаски не откажется, чего добру пропадать? Хозяин в думском буфете кушает, так почему и верному сторожу французскую салями не продегустировать? Из моих рук она, понятное дело, кушать не станет, так что угощай сам…

Володька Степанков пьяно расхохотался, будто выдал замечательную шутку, и сунул в руки приятелю полбатона колбасы в красочной упаковке.

А наутро в доме началось такое, что Гринько некогда было вспоминать о пьянке с приятелем, ну а о том, что угостил собаку заморским деликатесом, тем более. Он даже следователю не рассказал. А чего рассказывать, когда к делу не относится? И только когда по телевизору начали показывать фотографию Степанкова, Гринько впервые по-настоящему испугался. Только тогда он понял, в какую заварушку попал. Из ловушки, куда он сам себя загнал своим молчанием, бывший телохранитель, как ни старался, выхода не видел. Рассказать — это значило превратиться из безобидного свидетеля в подозреваемого, продолжать отмалчиваться — усугубить свою вину, если эти настырные менты все же выйдут на него. Положение хуже губернаторского, и Гринько, подобно знаменитой австралийской птице, спрятал голову в песок. Иными словами, забрался в Тмутаракань и там решил отсидеться до лучших времен, пока все устаканится.

Но Гринько понимал, что устаканится не скоро. А еще больше его пугало, что отыщут не менты — это полбеды, хуже, если от него решат избавиться настоящие убийцы, а в том, что это не жена генерала, он уже ни капли не сомневался. Хотя, пытался он себя успокоить, кто знает о его дружбе с убитым Степанковым? Вряд ли тот стал делиться, так сказать, техническими подробностями устранения собаки. А о его, Гринько, существовании они вряд ли подозревали. Конечно, такое предположение утешает, но все могло оказаться совсем иначе, и жить ему тогда остались считанные дни, а может, и часы.

Умирать совсем не хотелось.

— Эй, Николай, айда в лес. Земляника поспела, такой в саде-огороде не вырастишь. В каждой ягодке сплошной витамин и вся таблица Менделеева. — Василий Бугаев — сосед, проживающий этажом ниже, стоял на своем балконе и размахивал руками, словно гонял голубей. В другое время Гринько, не задумываясь, согласился бы: лес начинался почти возле подъезда их дома, грибы можно, как говорится, косить косой, а что касается ягод, то в зарослях дикой малины можно было запросто всего за час-другой собрать ведро. Бугаев знал несколько земляничных и черничных полян, но сегодня бывшему телохранителю было не до ягод.

— Собери баночку на мою долю.

— В чай для аромату бросить — милое дело. Ну, как знаешь, придется Мишке отзвонить. Он, беда, долго собирается. В солдатах, должно быть, не служил. А баночку по-соседски для тебя вечерком занесу. — И Бугаев исчез за тюлевой занавеской, оставив приятеля за тяжелыми раздумьями.