Валерия Вербинина - Осенний детектив

– Во-во! Краски убойные, радостные, резкие светотени, солнце. Подожди! – Зойка уставилась на Анну. – Он же вроде за тобой бегал! Точно! Я видела вас вместе. Что случилось?

– Он меня бросил, – говорит Анна. – Бросил и уехал.

– Ну, кобель! Может, у него семья была? Куда уехал?

Анна неприметно вздыхает и пожимает плечами. Куда? В Бразилию на карнавал, должно быть. Они собирались туда вместе. Рубальский сказал, в Индию, где краски и солнце. Володя тоже собрался в Индию…

– Не знаю. Он даже не попрощался. Хозяйка квартиры сказала, что расплатился, собрал вещички и уехал.

– И не написал?

– Нет.

– Ни разу? И не позвонил?

Анна пожимает плечами.

– Я понятия не имела! Кинулась за своим Христо как в омут с головой.

– Я попросилась к Рубальскому… Надо же что-то делать. Зашла вчера. Он не изменился, такой же крикливый, только меньше ростом и облысел. Но ругается по-прежнему. Говорю, Сень, можно я приходить буду?

Зойка рассмеялась.

– А он?

– Сказал, что мне только русалками торговать.

– А ты хоть кисточки в руках держала за эти… сколько? Тридцать! Офигеть! За эти тридцать лет?

Анна качает головой.

– Да хоть русалками! – махнула рукой Зойка. – Лишь бы при деле и чтобы интересно. Найдем тебе бойфренда… Спрошу у Лёнчика, может, кого из банка присмотрим, будем вместе кататься на рыбалку. Жизнь продолжается, подруга. Мы женщины свободные, у нас все впереди. Давай помянем твоего, пусть земля ему пухом.

Она махнула призывно девушке в длинном черном переднике…

…Анна помнит, как пришла к хозяйке Андрея, толстой одышливой тетке, спросила квартиранта. Ее квартира была на той же лестничной площадке.

– Тю-тю твой Андрей, – сказала тетка. – Я у сестры была, а он собрал вещички и освободил жилплощадь. Деньги, правда, оставил. И записку: спасибо за все, должен немедленно уехать, позвоню, может, еще вернусь. Видать, что-то случилось. Хороший парень был, подарил мне картину. В зале повесила. Как посмотрю, аж на душе теплеет. Цветущее дерево. Персик, сказал. И небо синее-синее…

Вот и все…

Анна сделала себе ромашковый чай и села под розой. Задумалась. Удивительно, сейчас она вспоминала не счастливую беззаботную семейную жизнь – поездки с мужем, яркие праздники и рождения детей, а нырнула за край этих тридцати лет, где рассеянный неверный свет и расплывчатые тени. Где остался Андрей. Где остались они оба. Она не позволяла себе вспоминать… Как это говорит мэтр Рубальский? Давала себе по рукам! Обида… Уехал, не сказав ни слова. Горечь, обида, недоумение… Так не бывает! Боль. Боль. Боль. От боли темнело в глазах. Она перестала быть. Кто-то с ее внешностью и голосом ходил, отвечал на вопросы, пил кофе, пытался улыбнуться, но получалась гримаса боли. Хотелось кричать: так не бывает! Они были одним целым. Они строили планы. Они собирались в Бразилию на карнавал. Их близость была как ожог. Два месяца, шестьдесят дней, полторы тысячи часов, бессчетно минут и секунд…

Потерянная, бродя по городу, она столкнулась с Павлом. Они не виделись целую вечность, его не было в городе, только вернулся, собирался звонить. Он обрадовался, затормошил, обнял, расцеловал. Он был родной, он был надежный. Он оканчивал аспирантуру, его звали в крупные фирмы. Он выбирал. Он рассказывал ей о своих планах. Они встречались до… Андрея. Ничего серьезного, просто дружба. Он называл ее своей суженой. Он ничего не знал о них с Андреем, она хотела рассказать и пожаловаться, но не посмела…

Ее завертело в вихре его энергии. Он сделал ей предложение, и она согласилась. В тот вечер он остался у нее. Он был настойчив, ее это неприятно удивило – почему он так спешит? Мелькнула мысль, что он знает про Андрея и боится потерять ее! Город небольшой, могли доложить общие знакомые. И вот сейчас он столбит участок, кричит: «Мое! Не отдам!» Она прогнала эту мысль… Глупости, он ничего не знал, у них не было общих знакомых…

Близость с ним была… никакой.

Она не верила, что Андрей вернется. Разве исчезают бесследно, если собираются вернуться? Не вернется. Никогда. Больше. Иногда ей казалось, где-то глубоко внутри, что она мстит ему за предательство… Он узнает и почувствует боль! Не может не почувствовать. Ну и пусть! Так ему и надо.

Она забеременела как-то сразу, ее тошнило, она ела соленые огурцы и морковку, ей хотелось пива, которого она никогда не пила. Она прислушивалась к себе и к зародышу внутри, представляя, как он там растет… Она помнит, как его принесли и положили к ней на кровать, краснолицего, с припухшими веками, с черными жесткими волосиками… Мальчик вдруг взглянул на нее… это был Андрей! Потрясенная, она почувствовала, что задыхается. Умирает. Малыш зачмокал, прося еды, и она пришла в себя…

Роза. Символ тайны и молчания. Ей показалось, Павел знает. Что-то проскользнуло в его тоне и взгляде, когда он привел ее к розовому кусту и сказал про тайну и молчание. И ей стало страшно.

Потом это чувство прошло, растворилось в новой жизни и в новых обязанностях. Без следа…

Долгие и счастливые тридцать лет! Целая жизнь. Как миг. Любящий муж, прекрасные дети. Теплый дом. Розовый куст, как намек на тайну. Тайна осталась тайной. Всякий тащит свой крест.

Анна допила ромашковый чай и вернулась в дом. В кабинете мужа стоял полумрак. Она раздернула шторы и застыла посреди комнаты. Это был мир Павла. Здесь все оставалось как при Павле, даже пахло так же – кожей, деревом, лаком книжных переплетов. Стеллажи с книгами, массивный, вишневого дерева письменный стол – предмет гордости, темно-красный бухарский ковер на полу. Полированная поверхность стола пуста, Павел терпеть не мог лишних предметов. Почти пуста. Лишь мягко светился серебряный чернильный прибор, ее подарок на юбилей. Танцующие пастушок и пастушка, пасторальная сценка, наивная и манерная. Она усмехнулась, представив Кирку сидящим в отцовском кресле. Наверное, он уберет танцующую парочку, он всегда подсмеивался над их «старорежимными» вкусами.

Она выдвинула ящик, он был набит бумагами. Аккуратные конверты с датами. Архив. Павел сказал, в костер. Неактуально. Все нужное в офисе и в компьютере. Она отправилась в кухню за пластиковыми мешками.

Она принесла из гаража емкость с бензином. Облила кучу бумаг, бросила горящую спичку. Так делал Павел. Взметнулся столб огня и принялся с треском пожирать папки и конверты. Она отступила, глядя в огонь, чувствуя, как загорелось от жара лицо. Вечерело. Искры яркими мухами взлетали к темнеющему небу, запахло дымом. Она вдруг заметила узкий синий конверт из плотной бумаги. Ей бросилось в глаза, что конверт запечатан металлической скобкой. Повинуясь порыву, Анна выхватила его из огня. Конверт был «слепым»: ни адреса, ни надписи. И внутри что-то было – пальцы нащупали какой-то предмет. Она рванула клапан, и ей в руку выпал черный кожаный шнурок с серебряной монеткой, стилизованной под старину. Шнурок был разорван, а замысловатый узел остался нетронутым. Кто-то рванул шнурок, и он разорвался. Анна, ошеломленная, чувствуя дурноту, рассматривала украшение. Не отдавая себе отчета, добрела до скамейки и почти упала. Монетку она подарила Андрею… тридцать лет назад! Сама повесила ему на шею. Он сказал: теперь я твой прирученный волк… р-р-р! Монетка с неизвестными письменами. На верхнем крае щербинка, она прекрасно ее помнит. Скорее овальная, чем круглая. Авторская работа, в единственном экземпляре, куплена в художественной галерее. Тридцать лет назад. Он сказал, смотри, вот глазки, вот рот, это языческий божок… Его зовут… Он на миг задумался. Бум-Бум! Или Тим-Тим. Или Ки-Ки, подхватила она. Не божок, а богиня. Богиня любви Ки-Ки, древняя и вечно молодая. А что, мне нравится, рассмеялся Андрей. Иди ко мне, моя Ки-Ки…