Дарья Симонова - Черный телефон

— Нам всегда нужна правда! — одобрительно поправил Бодрячок. Его, похоже, было трудно вывести из равновесия. Он был слишком добрым следователем. Даже можно сказать дзен-следователем. Только вот когда же он достанет палку и кого огреет по голове, дабы тот достиг просветления и назвал убийцу…

— Вероятно, кто-то из вашей библиотеки учился у него? На заочном, на вечернем, например.

Не в бровь, а в глаз. Учился! Малика… И наша трепетная Лионелла. Но все промолчали. Великое дело — знать, против кого дружим.

— Скажите, насколько я понимаю, кроме вашего директора, сегодня отсутствует еще одна сотрудница. Как я могу с ней связаться?

Нора и Леночка стали наперебой отговаривать Бодрячка звонить Ляле именно сегодня, а он в своей манере послушно кивал, но про себя, разумеется, гнул никому не известную линию. И от этого было не по себе. Впрочем, не всем.

— Если вас заинтересует, я могу сказать, с кем Семен Штопин очень активно общался в течение вечера. С Риммой Арсеньевой. Это известное имя в литературных кругах…

Давид старался придать своим показаниям официальную торжественность, но его уютная картавость и то, что многим здесь он годился в сыновья, возымело неожиданный эффект…

— Додинька, — умилилась Нора, чьей следующей стадией после высокомерия всегда было абсурдное умиление. — Для подозрений мы должны выбирать дам помоложе. Или ты полагаешь, что с мадам Арсеньевой Штопин все-таки мог уединиться в кладовке… седина в бороду… хотя, надеюсь, у Арсеньевой борода еще не растет. Но может. Она такая злая!

Вот это по-нашему!

— Нет, отчего же помоложе?! — подхватил инициативу Слава Птенчик. — Я бы вот еще напомнил, что на вечере была старуха Девяткина. Они, как всегда, сцепились с Семеном. Ну а от ненависти до любви, как известно…

Все как обычно, успокаивалась Таня. В нашем чудном «Грине» любое собрание сначала напоминает поле боя, а потом балаган. И даже убийство — повод для острословья и препирательств.

— Скажите, а найдено ли орудие убийства? — прозвенела свежей здравой нотой Леночка.

— На месте преступления орудия не обнаружено. Известно, что жертве был нанесен удар в затылочную часть неким тяжелым предметом, имеющим острые края.

— В кладовке таких пруд пруди. Как вы до сих пор не обнаружили? — изумилась Нора.

— По всей видимости, убийца вынес его из здания.

Пока Бодрячок в своей равнодушно-дзенской манере вопрошал, не видел ли кто среди вчерашних гостей кого-то, уходящего с подозрительно тяжелым грузом, Таня вспомнила про Давидову трость. Но Давид молчал. На сей раз ей не хотелось быть выскочкой, и она тоже промолчала. Может быть, Додик уже распрощался с этой поспешной ночной версией о «преступной группе с тростью»…

И вот этот сумбур вместо музыки закончился. Бодрячок уже стал более детально опрашивать каждого о том, что кто делал с полдесятого до пол-одиннадцатого вечера. Твердого алиби не было ни у кого. Хотя это слово даже не произносилось.

— Ты будешь озвучивать свои предположения? — тихо спросила Таня.

Давид отмахнулся: «Ночной бред!» И потом вдруг почему-то стал оправдываться перед Таней: мол, ему неловко было бы за такую глупость… убить тростью можно только при условии, если она предназначена для убийства. Если она тяжелая, как бейсбольная бита. И то — какой силы должен быть удар! Но то, что пришло ему в голову ночью, — чушь. Конечно, убийство было незапланированным. Все указывает на это!

— Кстати, я никак не могу дозвониться Егору-фотографу. Вот кто нам сейчас помог бы… У меня есть кое-какие зацепки. Но я не имею морального права их озвучить без веских на то оснований.

— Ух… серьезный ты хлопец, — вздохнула Таня. — А как насчет здорового инстинкта самосохранения? В детективах частенько убивают свидетелей, которые не успели поделиться ценными показаниями. А что, если убийца — я?

— Я думал об этом, — невозмутимо отозвался Давид. — То есть я… думал обо всех, кто где был… у меня в голове сохранена вчерашняя картина событий. Но у тебя имеется четкое алиби — примерно во время убийства мы как раз говорили о литературе. О поэзии. Помнишь, стихотворение о прокаженной девочке?

Поэтичное алиби! Таня оценила.

— Кстати, компания, которая что-то искала… они шумели в фойе до нашего разговора! Значит, они ушли до убийства. Они вне подозрений. Хотя, по идее, черное дело удобнее было свершить, пока народу не поубавилось. Ведь надо было незаметно выскользнуть из кладовки. Однако… она в закутке рядом с туалетом. И выходящий из этого закутка не вызывает вопросов как человек, явно сходивший по нужде… Но ведь из кладовки есть ход на черную лестницу! Но он у нас закрыт. Выйти через него мог только тот, у кого есть ключ… А у кого он есть, надо вспомнить!

— Не столь важно. Запасной ключ от этого прохода висит на связке вместе с ключом от кладовки, который и торчал в ее двери и который, как известно, Кира оставила на барной стойке.

— Но ведь надо знать, от какой двери этот ключ! Нет, уйти через лестницу мог только наш сотрудник. И то через абонемент. А он в этот час был заперт и сдан на сигнализацию! И дверь с черного хода внизу — она могла быть открыта только в том случае, если «Последняя капля» ее не закрыла.

«Последняя капля» — неприятное соседство. Кафе, сопряженное черным ходом с клубом «Грин». «Грин» с «Последней каплей» никогда особо не дружили, никак не могли поделить отопление, обвиняя друг друга в краже тепла путем незаконного присоединения к трубам…

но в открытую вражды не было. А в экстренных случаях враги заключали перемирие и выступали единым фронтом на внешнего неприятеля. Например, в борьбе с сосульками и гололедом.

Что же касается черной лестницы… она уходила в глубину подвала. Перед входом в него стоял ящик с самым разнообразным неорганическим мусором — но все это были владения «Капли». В подвал и из него все время сновали работники кафе, поэтому двери на улицу вполне могли быть открыты. Но полиция вчера все тщательно осмотрела. Выход был заперт.

— Но проверить стоит еще раз! — строго заключил Давид. — Досадно, что Егор пропал.

— Не дай бог, с ним тоже что-то случилось…

— Не будем драматизировать. Я знаю, что завтра он собирался еще на одну съемку. В «Двух китайцах» сегодня вечер издательства «Ирис».

— О… не зря ты вчера любезничал с самой Арсеньевой, которая, между прочим, тоже в числе подозреваемых!

— Собираюсь туда пойти сегодня. Выловить Егора. Заодно понаблюдать.

Клуб «Два китайца» — давний повод Бэллы Максимовны для бодрящей зависти. Там выступают те, кто непременно должен выступить у нас! Но… мы не вышли рожей. Или просто вовремя не подсуетились. Таня не любила, когда в работе появлялись едкие нотки соревнования. А Бэлла была мастерица подлить масла в огонь и устроить легкий разнос за то, что где-то, на переднем крае новые формы и смыслы бьют ключом, а у нас в «Грине» сущее болото. Тогда приходилось срочно метаться в конвульсиях поиска оригинальности. Но… благосклонно и рассеянно понаблюдав потуги подчиненных, Бэлла Максимовна рано или поздно объявляла, что выход найден. И кролика из шляпы ей пришлось, как всегда, извлечь самой! Сие лишний раз подтверждало, что без пани директора никуда. Обычно ее спич о собственной избранности приходилось слушать одной Тане, реже — в компании с Давидом или еще реже — с Птенчиком. Но те и в ус не дули. Мужчин, видно, вообще не прошибешь чужим самодовольством — что молодого, что матерого. Они все равно себя ценят больше, и это не обсуждается. Таню же коробило. Смешно, но даже теперь, на фоне убийства, ей очень не хотелось выслушивать очередные рулады о том, что без императрицы, стоило ей отлучиться на неделю, империя погрузилась во мрак. Меж тем Бэлла уже звонила, и разговор был неотвратим.