Дарья Симонова - Черный телефон

Вот бы его тоже убила неподсудная стихия…

Следующий день был тяжким. Она не узнала «Грин», его нынешнюю нервозную атмосферу и незнакомый доселе, «чиновничий» оскал Бэллы, которая не скрывала недовольства Лялиным отсутствием в окаянные дни. К счастью, Лионеллу заболтала Кира. Рассказывала, как ее благоверный Юрик, знатный чудик нашего местечка, подозревает в причастности к убийству… старуху Девяткину. «Она же дочь полицая!» Логика бронебойная. Юрик был не только любителем эзотерических баек. Его специализацией была генеалогия, и здесь ему не было равных. В основном он охотился за богатыми заказчиками, желающими прознать свои корни и поиметь пышное родовое древо, но не гнушался работать и за копейки, если ему была интересна тема. Человеком он был общительным — хотя до Кириных горизонтов ему было далеко, но найти подход к людям и обаять эрудицией он умел. Так, зайдя однажды в «Грин», он разговорился с Девяткиной. Тема предков нежданно ее зацепила. Юрик был уверен, что это не более чем светский разговор. Но старуха методично вцепилась в него и потребовала, чтобы он нашел следы ее папеньки, сгинувшего на Украине. Юрик почуял в настойчивости недоброе. Был в его жизни такой настойчивый. Патриот, антисемит, казак с игрой мускулов. Возглавлял какую-то казачью общину. Нет, сам он не настаивал на родословной — ему решили преподнести такой подарок его казачьи соплеменники. И строго поручили это дело Юрику, отстегнув приличный аванс. Юрик все честно прокопал, напряг свои архивные связи и обнаружил, что казак по материнской ветке чистокровный еврей… Потом Юра долго и витиевато объяснял, почему это большая удача. Угроза того, что ему сейчас наваляют пьяные казаки, его, конечно, бодрила, но не слишком. Он, любящий и умеющий копаться в родословных корнях, знал, что в каждом из нас намешано до пяти кровей. Он не верил ни в какие могучие кучки по национальному признаку. И благословлял все примеси в человеке как прививки породы к дичку. Но то, что он нарыл про папашу Девяткиной, касалось, увы, не национальных, а биографических материй. Тут Юрик струхнул и результаты своих изысканий решил от нее скрыть. Но выводы сделал весьма далеко идущие…

Кирино щебетание навело на неожиданную мысль. Ляля вдруг осознала, что ее почти не занимает вопрос, кто убийца. Она куда больше переживает от того, что теперь кладовка, куда она регулярно заходит, — место преступления. Здесь убили человека, с которым у нее была любовь. Жесткая, словно скамья подсудимых, и невмещаемая в хранилища памяти, словно колючий многогранник в квадратные ячейки. Еще никто не умирал из тех, к кому она испытывала страсть. А теперь… ей кажется, что она — следующая. Смерть — это ведь болезнь, передающаяся половым путем.

Чертовски хотелось с кем-нибудь поделиться тайной! И Ляле сегодня попался человек, который был расположен с ней побеседовать. Следователь! На первый взгляд склонный к перееданию и пивному алкоголизму одутловатый дачник. Однако он начал с удара по больной точке: «Часто ли вы пропускаете работу из-за проблем в семье?» И Ляля поняла, что коллеги ее заложили. Могли бы элементарно сказать, что она болеет. Но видимо, боялись, что фингал скажет сам за себя. Эти мысли, вместе с моментальным ворохом воспоминаний об отношениях с некоторыми коллегами, полыхнули в Лялиной голове, и от обиды она выронила свою тайну, а та разбилась вдребезги. Больше всего Лялю взбесило, что этот толстый дундук и бровью не повел. Просто слушал, изображая потуги усталого внимания. В то время как Ляля доверяла ему сокровенную историю. Она была уверена — никто, кроме нее, и словечка доброго не сказал о жертве. Поделом ему, конечно. Но даже по пристреленной бешеной собаке хозяин скорбит.

Лионелла, конечно, изобразила любовь Штопина совершенно безответной. Но она и была таковой — если не считать… словом, и говорить не о чем. О чем Ляля теперь жалела. Разматывая клубок едва намеченной связи перед скептиком из органов, она жгуче жалела о том, что не довела роман со Штопиным до развязки. Почему она не ушла к нему?! Какого черта боялась досужих мнений… Неужели Штопин был бы худшим вариантом, чем Санек?! Поглощенная непроизвольной исповедью, захлебывающаяся желанием оправдаться — зачем?! — перед этим нарочито спокойным, сохраняющим оскорбительное равнодушие к чужим страстям человека, Ляля не заметила, как выболтала много лишнего. Она рассказала о том, что однажды между Бэллой и покойным состоялся очень неприятный разговор. Обычно леди босс не участвовала в баталиях между злым гением места и сотрудниками «Грина». Но здесь была задета ее профессиональная репутация. Что удивительно — Штопин Бэллу Максимовну почитал равной. Спор разгорелся у нее в кабинете, но дверь была притворена неплотно. Имеющий уши слышал. Неистовый Семен замахнулся на святое — он утверждал, что придумала и создала «Грин» вовсе не Бэлла. Она только воплотила задумки своего старого друга, близкого к властным структурам. Все, конечно, знали, о каком друге речь. О друге сердечном, уже сильно подзабытом. И не исключено, что отчасти были согласны со Штопиным. Те, кто знали всю предысторию… Но никто не посмел бы сказать это Бэлле в глаза. Хотя бы потому, что воплотить идею порой куда труднее, чем ее родить.

— Вам следовало хотя бы изредка благодарно упоминать вашего покровителя, — жалил Штопин. — Не будь его, ваш чудесный графоманский «Грин» давно бы утерял свою дерзкую славу 90-х. Один взмах чиновничьей палочки-и карета снова превращается в тыкву.

— Советую вам следить за превращением собственных карет, — парировала Бэлла. — Я уж как-нибудь разберусь, кого упоминать в благодарственных речах, а кого нет.

Мало-помалу Ляля отчаянно увязала в клубке своих показаний. Зачем она приплела Бэллу? Поздно жалеть об этом. Наверное, маленькая месть коллегам за болтливость, а Бэлле — за ее недовольный вид. Собственно, какое она имеет право осуждать Лялю?

Но полноте. Ляля позволила себе лишнего просто потому, что и не думала никого подводить под подозрения. Она была искренне уверена, что никого из сотрудников никак не могут подозревать в убийстве Штопина. Это же абсурд! Ей просто хотелось… немного выделиться из общего ряда. Все ненавидели Штопина, а она… внушила ему любовь. Ее трусливый зверек втайне оказался тщеславным, но Ляля свято верила в его безобидность. В конце концов, ее показания по большей части не имеют отношения к делу. Они — просто неуместная исповедь…

— Да, и на всякий случай хочу подчеркнуть… хотя я верю, что для вас это очевидно! — я считаю, что коллектив клуба «Грин» абсолютно непричастен к убийству Семена Штопина.

— А кто же причастен, по-вашему? — встрепенулся толстяк. — У вас есть какие-то подозрения, соображения?