Михаил Шторм - Во власти Бермудского треугольника

— Нет, — сказал Быков. — Пойдем лучше прогуляемся перед обедом.

— Сказать тебе, какую ошибку ты совершаешь?

— Какую?

— Монахи и обычные мужчины испытывают одинаковые желания, — сказала Марта, садясь на кровати. — Только первые страдают, а вторые наслаждаются. А теперь пойдем. И не надейся, что я тебе это так легко прощу. Мы, женщины, не выносим, когда нами пренебрегают…

«По-моему, ты в особенности», — подумал Быков.

— Я не хотел тебя обидеть, Марта, — сказал он. — Просто все так неожиданно. Наша встреча… отъезд Чарли… а теперь вот мы в одной каюте вдвоем… и я не знаю, не знаю, как мне быть, как себя вести. — Окончание фразы он почти простонал. — Мы едва знакомы. Я не знаю, что ты испытываешь ко мне, и…

— Ничего не испытываю, — отрезала Марта. — Абсолютно ничего. Кстати, ты можешь выбрать другого соседа или соседку, если хочешь. Поговори с капитаном. Думаю, он что-нибудь придумает, раз ты такой щепетильный.

Быков почувствовал себя полным идиотом. Он был как ребенок, который из вредности отказался от сладкого, а теперь вынужден гнуть свою линию, хотя очень жалел о своем упрямстве. Продолжать стоять на своем? Глупо. Взрослые мужчина и женщина вольны делать все, что пожелают.

— Я не щепетильный, — произнес он, беря Марту за руку. — Я не хочу, чтобы ты потом жалела…

— Так сделай так, чтобы я не жалела! — предложила она просто.

Ее глаза приблизились и сделались такими большими и глубокими, что Быков разглядел в них целые россыпи таинственно мерцающих искорок.

Они долго и страстно целовались, бесцельно перемещаясь по тесной каюте и натыкаясь на разные предметы мебели, пока не завершили этот танец там, где сбросили с себя всю одежду. Быков весь превратился в мышцы, накачанные адреналином и бурлящей кровью. Вначале Марта была порывистой и неистовой, а под конец размякла, словно масло у огня. Они запыхались, как два бегуна, закончивших длинную дистанцию, но, не переведя еще как следует дыхания, снова взялись за свое, поменяв место и позиции.

— Это было что-то, — пробормотала Марта, когда Быков устало отвалился от нее, весь опустошенный и отяжелевший. — Могу точно сказать: я ни о чем не жалею.

— Даже о Чарли? — меланхолично пробормотал он.

— Тем более о Чарли, — сказала она. — С ним я уже начала забывать, каким бывает настоящий секс.

Быков подумал, что с такой отдачей он недолго протянет, но не стал произносить этого вслух. Зачем разочаровывать женщину раньше времени?

— По-моему, мы опаздываем, — заметил он.

Ахнув, Марта поспешила в душ. Они собирались быстро, как могли, но все равно опоздали. Когда Быков и американка появились в кают-компании, все уже сидели за накрытым столом. Почетное место занимал не кто иной, как Саша Коротич собственной персоной. Он и в самом деле оказался похожим на иллюзиониста или гипнотизера. Его взгляд был пронизывающим и внимательным.

Серб? Болгарин? Мадьяр? Быкову так и не удалось определить.

— А вот и наши нарушители дисциплины, — весело провозгласил Коротич. — Мы вас ждем, господа. Даже к еде не прикоснулись.

— Извините, — пробормотал Быков, поймав на себе насмешливый взгляд Джо Хилла.

К обеду писатель облачился в черную рубаху и тщательно зализал волосы назад, словно намереваясь сняться в фильме про итальянскую мафию.

— В следующий раз начинайте без нас, — заявила Марта, усаживаясь на стул, предупредительно отодвинутый Быковым.

— Следующего раза не будет, — сказал Коротич. — Я, признаться, предпочитаю есть в одиночестве, да и вообще не стану никому докучать своим обществом.

Это прозвучало как настоятельное предупреждение не докучать как раз ему самому.

— Сегодня я намерен рассказать все, что вам следует знать, — продолжал Коротич, — и больше не возвращаться к этому. А теперь приступим. Вино, кстати, отменное, из моей коллекции. Рекомендую.

Зазвенело стекло и серебро, сидящие за столом пришли в движение, жуя, переговариваясь, подкладывая кушанья себе и соседям. Обслуживали компанию два стюарда в белых кителях с золотыми пуговицами и в белых перчатках, удивительным образом сохраняющих девственную чистоту. Для собравшихся они были безликими тенями, которых не видели в упор. Таков же удел ждал моряков, благодаря которым яхта функционировала и двигалась вперед. При этой мысли Быкову сделалось неловко. Он с излишним многословием поблагодарил официанта, наполнившего его бокал, и перехватил скептический взгляд Коротича, устремленный на него.

— Утиный паштет отменный, — сказал он, повернувшись к Марте.

— Попробуй салат из лангустов, — предложила она в свою очередь.

— Я даже не заметил, что мы отчалили, — шепнул он.

— Я тоже.

Это прозвучало, как высшая похвала, которую только может произнести женщина в адрес мужчины. И без того завидный аппетит Быкова стал просто зверским. Чтобы не налегать на угощение, он заставил себя хлебать суп чинно и размеренно. Это давало возможность наблюдать за присутствующими и слушать их реплики.

Джо Хилл орудовал столовыми приборами непринужденно и энергично, явно не опасаясь испортить фигуру. Фантаст Николас Стрейнджлав ел маленькими порциями, которые внимательно рассматривал и обнюхивал, прежде чем отправить в рот. Свой белый пиджак он сменил на темный, стилизованный под смокинг, и не с бордовым, а с синим платком, в тон синему галстуку в голубоватый горошек. Быков обратил внимание на его идеально ровные зубы и решил, что Стрейнджлаву давно нет нужды обращаться к дантистам. Одно из немногих преимуществ преклонного возраста.

А вот у «шерифа» Роя Макфэлла зубы были несомненно настоящие, с желтизной и кривизной, но весьма прочные. Он то и дело обнажал их в улыбке, заигрывая одновременно с двумя дамами, сидящими по обе стороны от него. Рыжая Энджи, нарядившаяся в излишне яркое платье с красными маками на зеленом фоне, пила вино, как воду, комкая салфетки, которыми вытирала влажные губы. Она посматривала на Макфэлла прищуренными глазами, как бы решая про себя, насколько близко можно принять его ухаживания. Пруденс сидела прямо, словно палку проглотила, роняла куски с вилки и жевала набитым ртом, тяжело двигая массивным подбородком. Когда она смеялась, из ее рта летели крошки. Макфэлла это, похоже, забавляло, потому что он сыпал шутками не переставая.

Толстуха Астрид Фирбах не слушала ни шуток, ни реплик, как не видела никого вокруг. Ее суровый взгляд был устремлен в тарелку, вилка и нож ходили равномерно, как поршни некого мощного, неутомимого двигателя. Ее бокал с красным вином был весь испятнан отпечатками жирных пальцев.

Неувядающая блондинка Морин Остин косилась на нее с высокомерным и презрительным видом, давая понять, что уж она-то никогда не будет есть столь жадно и неаккуратно. Сморщенные при жевании губы выдавали ее истинный возраст. А еще — жилистые, корявые руки с торчащими суставами и предательскими веснушками.