Ирина Андросова - Мечта на вешалке

В отдельном лотке, вокруг которого прямо на полу валялись неопрятно набросанные комья глины и мха, росли восемь ядреных мухоморов и два полусгнивших подосиновика. И у каждого гриба на шляпке желтел крепкий молодой опенок.

Смотрелись грибочки парадоксально и необычно. Но не они привлекли мое внимание. Меня поразило платье, которое я заметила краем глаза в роскошной спальне через щелку приоткрытой двери. Оно висело на вешалке, прямо на дверце шкафа, как видно, приготовленное для выхода в свет. Да, в таком платье в любой свет не стыдно выйти. Ну, вы же знаете, я понимаю толк в хороших вещах. А это платье было не просто хорошее, оно было отличное. Сногсшибательное. Умопомрачительное. Обалденное и отпадное.

Если бы у меня было такое платье, обо мне бы говорили: «Та девушка в платье со стразами». А я бы шла по улице, вся из себя такая волшебная, и загадочно улыбалась своему отражению в витринах магазинов и освещала путь встречным мужчинам, теряющим головы от любви ко мне.

В общем, я поняла, что без этого платья не смогу жить. Ну, или смогу, но будет мне так тоскливо и плохо, что, не ровен час, под напором тягостных воспоминаний о божественном наряде вылезут из подсознания все мои нереализованные желания и дадут всем жару.

Только представьте себе — серебристое, шелковое, отрезное выше линии талии, с рукавами-фонариками и облегающим грудь лифом, широкая струящаяся юбка опускается чуть ниже колена. Такой стиль называется «инфанта террибл», или по-другому «прелестная малышка».

И этот шелковый восторг отделан по вырезу невероятно красивыми стразами, переливающимися при свете люстры всеми цветами радуги, словно капельки росы на заре. Я как увидела это великолепие, так и лишилась дара речи. А интервьюируемый знай себе разглагольствовал дальше.

— Весь парадокс в том, — с воодушевлением говорил биохимик, — что дерево — органический материал. И если при помощи моего изобретения части древесины способны взаимодействовать между собой, словно они одно целое, мало того, срастаться и функционировать как единый организм, так отчего бы и частям человеческого тела не прирастать друг к другу?

Цветовод-любитель огляделся вокруг себя, не нашел того, что искал, сбегал в дальнюю комнату, где у него располагался кабинет, и принес с собой пузырек темного стекла с густым и вязким содержимым. Покрутил таинственным препаратом у меня перед носом, огладил бороду и вдохновенно продолжал:

— Допустим, кто-то отпилил себе палец электропилой. Что он станет делать? Конечно же, побежит к микрохирургам. Но это займет кучу времени! А если в каждой аптечке будет храниться флакончик с биоклеем Круглова, то пострадавший просто намажет им срез пальца и приставит утерянный орган на старое место. И всех делов. Вот с этой-то проблемой я и бьюсь уже три года, стараясь достучаться до ретроградов в Министерстве здравоохранения. Но какое этим фиглярам дело до науки! Мне, собственно, много не надо. Мне и нужна только экспериментальная база, чтобы позволили в какой-нибудь больнице испробовать мое средство. Я не какой-нибудь там шарлатан, а дипломированный биохимик, кандидат наук, ученый-экспериментатор. Я радею только о благе человечества. Кому будет хуже, если человек без особых страданий снова обретет ампутированную конечность? Светлана обещала переговорить с одним там врачом из Семашко, да так некстати умерла. Отец у нее в этой клинике лежит. Была прекрасная возможность наладить контакты! А как я теперь без нее в Семашко сунусь? Меня же никто и слушать не станет! Эх, подвела меня Светка, здорово подвела!

Дипломированный биохимик приблизился ко мне почти вплотную, пожевал губами, взъерошил волосы и пристально посмотрел на меня сквозь толстые стекла очков. При этом глаза его, увеличенные диоптриями до невероятных размеров, заглянули мне в самую душу.

— Знаете что, — заговорщицки сказал ученый, и мороз сквозняком пробежал по моему затылку, — я запасся котом, и, если бы вы помогли подержать его, пока я стану экспериментировать с хвостом животного…

Не дожидаясь ответа, Круглов сунул склянку в карман коротковатых льняных брючат и устремился в коридор. Рывком распахнул дверь ванной комнаты, и оттуда с пронзительным мяуканьем выскочило серое худое существо.

По-видимому, это и был разыскиваемый скандальным соседом кот Тимофей. Прижав уши и распушив хвост, испуганный зверь стремглав кинулся в прихожую, рискуя опрокинуть сосну и норовя забиться под полку с обувью. Я все не могла отойти от впечатления, произведенного платьем, и потому не сразу смогла среагировать на происходящее вокруг.

— Какая прелесть… — непроизвольно вырвалось у меня.

— Вы находите? — усомнился муж Стервозы, хватая швабру и принимаясь шуровать ею под галошницей. — А по-моему, довольно противный зверь. Обдирает косяки в подъезде и гадит на коврики, — кряхтя, пропыхтел он.

Ефим Владимирович вышиб кота из укрытия, и тот, выскочив, как чертик из табакерки, бросился бежать на кухню. Исследователь согнулся пополам, вытянул руки и, устремившись за Тимофеем, из глубины квартиры закончил свою мысль:

— Но, как бы то ни было, у него есть хвост. И вы мне поможете поставить очень важный опыт.

Вскоре вдовец Стервозы вернулся с кухни, неся на руках вырывающегося Тимофея. Несчастное животное извивалось, как пойманная ящерка, змеиным шипением пугая своего обидчика. Но Ефим Владимирович не обращал на выпады кота никакого внимания. По лицу его блуждала легкая улыбка предвкушения научного эксперимента.

Но стоило изобретателю биоклея обернуться ко мне в поисках поддержки, как надежда в глазах его завяла, словно пион на промозглом ветру. Это Круглов заметил мой восторженный взгляд, устремленный отнюдь не на хвост подопытного животного.

— Чертово барахло! — неожиданным фальцетом закричал Ефим Владимирович. — Оно мне всю жизнь испоганило! Светка, барахольщица, по вещам с ума сходила, не давала мне полноценно обустроить квартиру под экспериментальную базу. То комод приволочет, то оттоманку. А сама все время требовала открытий. А какие тут, к лешему, открытия, когда один рояль половину гостиной занимает! И хоть бы она на нем играла! А то ведь ни слуха, ни голоса, зато такой рояль в России есть только у нее и у Николая Баскова! А ведь на месте этой бандуры вполне могли встать пяток кадок с подращенной сосной! Так нет, у моей жены должно быть все самое лучшее, эксклюзивное и дорогое! И рояль, и бронза конца позапрошлого века, и наряды заграничные… И вот чем все для нее закончилось! Придушили дурочку в одном из этих магазинных вертепов!

А нечего было на чужое добро зариться! Бог, как говорит моя бабушка, шельму метит! Но это уже детали. Главное — заполучить вожделенное платье! И пусть на нем не болтается магазинная бирка, видно же, что оно совсем новое. Может, и надевано-то всего один-единственный раз. Но это такие пустяки, что и говорить не стоит.