Ирина Андросова - Мечта на вешалке

— Ну да, бабуля и писала, — скромно подтвердил блатной бард и залился краской.

— Да быть не может! — закричали все.

И Иван Коровкин после долгих уговоров и просьб рассказал сидящим за столом сотрапезникам удивительную историю о том, как стал Иваном Таганским. Дело в том, что с самого раннего детства парню очень повезло с бабушкой. Бабушка Ивана была такая вся из себя реальная пацанская бабуля, которая знала, что нужно внуку, чтобы он вырос настоящим мужиком. Старушка преподавала математику в старших классах, на досуге решала в уме тригонометрические уравнения и любила ходить в пешие походы в Вологду за молоком.

И была у нее мечта, идея, чтобы Иван профессионально выучился музыке. Потому что в ранней юности бабушка Коровкина была влюблена в одного гитариста из филармонии, который напевал ей у костра: «Милая моя, солнышко лесное…» «Научишься, — говорила бабушка внуку, — играть на гитаре, все девчонки твои будут». А Коровкин тогда еще не хотел, чтобы все девчонки были его, а хотел он стоять в воротах дворовой команды и быть Ринатом Дасаевым.

Сначала бабуля силком таскала внука в музыкальную школу, а когда он стал вероломно сбегать с сольфеджио, подошла к делу с выдумкой. Купила Ивану знатную испанскую гитару, с которой не стыдно было появиться во дворе. А потом парню стали приходить письма от соседа, который отдыхал на зоне. В этих письмах сосед-сиделец присылал Ивану ноты и тексты песен, написанные его другом-сокамерником, последним романтиком блатного мира.

Много забавного рассказывал в своих письмах сосед и про самого друга, которого звали Ваня Таганский. Была там история, как Таганский делал подкоп из карцера и прорыл тоннель до кабинета начальника тюрьмы. Была и байка про то, как Ваня ходил в кружок выжигания, чтобы выжечь панно с портретом Маши Распутиной, да доски в определенных местах не хватило.

Наверное, с педагогической точки зрения бабуля поступала неправильно, но цели своей она достигла — внук на полную катушку увлекся музыкой. Снова стал ходить в музыкальную школу, чтобы суметь прочитать ноты и наиграть присланные из зоны песни.

А вечерами он эдаким Шуфутинским выходил во двор и пел разученные за день баллады в компании соседских пацанов, рассказывая им потешные истории про Таганского. И, ясное дело, к Коровкину в скором времени прилипла кличка Иван Таганский. А потом пришел с отсидки сосед и долго таращился на пацана, когда тот задал вопрос о последнем романтике блатного мира.

Ну, парень тут же догадался, в чем дело, и побежал к бабуле кидать предъяву. В ответ на его упреки бабушка, попыхивая трубкой у открытого окна, хладнокровно заметила, что каждый верит в то, во что хочет верить. Это потом уже Ваня смекнул, что сам был дурак, и если бы хорошенько подумал, то мог бы догадаться, что незачем взрослому мужику писать письма соседскому малолетке, а тогда он всерьез обиделся на старушку и даже уехал из дома.

В Москве Коровкин поступил в музыкальное училище, а по вечерам лабал в кабаках, исполняя песни из репертуара Таганского. Вскоре на Ивана свалилась популярность, а с нею и шальные деньги. Все закончилось так, как должно было закончиться. На одной из шумных гулянок избалованный славой бард дал в глаз особенно назойливому братку, который на самом деле оказался милиционером на задании.

— Что пришлось отсидеть — туфта, — с горечью закончил свой рассказ Иван Таганский. — Я жалею, что больше не довелось с бабулей повидаться… Я мечтал написать песню «Трубка моей бабушки» в память об этой удивительной женщине. Гарик Сукачев меня опередил. Ты, Натали, очень на нее похожа. Даже привычки. Трубка вот. Давно куришь трубку?

— Еще со школы, — грудным голосом сказала Оганезова и, поиграв бровями, засмеялась русалочьим смехом.

— Гришечкина, это невозможный мужчина, — делилась впечатлениями подруга, вернувшись рано утром из комнаты в Сокольниках.

Я ее восторгов не разделяла. Во-первых, когда они сбежали из-за стола, а за ними откланялись и телевизионщики, основной удар пришлось взять на себя именно мне, рассказывая любопытным молдаванам все, что известно об этом деле, и исполняя, в меру своих слабых сил, песню Таганского про беду. Петь мне было не в радость. Переволновавшись за эти дни, я мечтала поскорее сбежать в нашу комнату и завалиться спать. Тогда гитару взял Мирча, а ко мне подсели соседки с разговорами о своем, о женском.

— Вот так вот и бывает, когда хочешь казаться лучше всех, — наставительно проговорила Лючия, баюкая на руках хнычущего младенца.

— А мне жалко Светлану, — стала упрямиться Иляна.

Она полулежала на столе, по-бабьи подперев правой рукой щеку, и пальцем левой руки задумчиво водила по узорам клеенчатой скатерти.

— Как с детства у нее жизнь не заладилась, так она, бедненькая, до конца и маялась… — печально добавила она.

— Маялась она! — усмехнулась повидавшая жизнь Лючия. — Кто твою Светлану неволил в преступную группу вступать? Может, ее кто-то с ножом к горлу заставлял камушки через границу перевозить?

— Она просто хотела жить хорошо, — сочувственно вздохнула молодая жена Мирчи.

— Я тебе так скажу, — оборвала ее Лючия. — Хочешь жить хорошо — бери мастерок в руки и работай. А Светлана твоя ничего сама делать не хотела. Палец о палец не ударила. Даже приемную сестру воспитать не смогла. Взяла бы ремень да и надавала этой Дашке по голой заднице, мигом бы дурь у девчонки из головы выветрилась.

— Да как она могла, она же ей не родная, — возразила Иляна.

— А ну и что с того, что не родная? Я вот на днях Дориных мальцов отлупила за то, что моего Нику, бесята окаянные, геранью кормили. Главное, я голову себе сломала, понять никак не могу, чего он все поносит, а поганцы эти его цветком подкармливают. Так что ж ты думаешь? Хоть они мне и не родные, Дора мне только спасибо сказала, потому как понимает, что я ее детям добра желаю. Вот живем мы все вместе, и у нас есть кому за малышами приглядеть. Есть кому их повоспитывать. У нас ведь правило какое? Кто сегодня свободен — тот и приглядит. А вы, русские, как не родные друг другу. Все норовите забиться по своим углам, сидеть там и не высовываться…

— Я, пожалуй, пойду. Что-то спать хочется, — пользуясь тем, что Лючия замолчала, чтобы сделать глоток компота из айвы, поспешила откланяться я.

— Про что я тебе и толкую! — победно воскликнула толстуха, указывая на меня опустошенной чашкой. — Ни посидеть с вами, ни потрепаться толком…

Как ни упрашивали меня соседки посидеть еще и поговорить за жизнь, я все-таки встала из-за стола и отправилась в комнату к Оганезовой. Забравшись под одеяло, я долго еще слушала доносящиеся из кухни возгласы и споры, настоящий это был Таганский или липовый самозванец, который, пользуясь потрясающим сходством с оригиналом, таким немудрящим образом кадрит баб.