Марина Крамер - Реанимация судьбы [litres]

– Знакомый. Наденька, я тоже очень влип, ты даже представить себе не можешь… если я не верну до пятницы то, что ты хранишь у себя, моя карьера будет окончательно уничтожена. Я уже потерял место кардиохирурга, прошел переподготовку, освоил новую специализацию – и теперь все рухнет, – зашептал он ей в волосы. – Надя, спаси меня, умоляю…

– Я отдам тебе то, что ты просишь. Но сделаю это не ради спасения твоей карьеры. Я просто не хочу видеть, как погибнет еще один человек из тех, кто мне близок. – Надя закрыла лицо руками, но из объятий Игоря не вырвалась, не сделала попытки освободиться. И он вдруг понял, что единственный человек, кому он может рассказать все, – Надя.

Он встряхнул ее за плечи, заставил сесть к себе лицом и твердо сказал:

– Ты должна меня выслушать.

Надя пожала плечами:

– Ну, говори. Только если ты хочешь сделать признание в обмен на эту чертову брошь, то не терзайся. Я не ради…

– Я это слышал, – перебил Игорь. – Я просто больше не могу с этим жить. Я убил свою мать, Надя. – И он увидел как ее глаза расширились от ужаса.

Нет, он не пришел в комнату матери с удавкой в руках, не подмешал ей в напиток сильнодействующий препарат, нет. Он дежурил, когда «Скорая» привезла больную, которой немедленно требовался искусственный водитель ритма. Игорь делал эту операцию многократно, потому не пригласил ассистента – только анестезиолога и операционную сестру. Даже санитарку не стали поднимать, справились сами. Но когда Авдеев подошел к столу и заглянул за простыню, отгораживавшую операционное поле, то увидел бледное лицо матери. Она уже была под наркозом, анестезиолог, проверив все, вышел в соседнюю операционную, где стажер никак не мог ввести подключичный катетер. Медсестра Валя подала скальпель, Игорь стряхнул оторопь, сделал разрез, расширил операционное окно и вдруг замер, услышав голос матери: «Ты не должен делать то, что не считаешь правильным, только чтобы загладить свою вину. Нельзя посвящать жизнь искуплению. Ты не должен делать этого». Он словно впал в ступор, стоял и смотрел, как между разведенных ребер все медленнее бьется ее сердце. «Сынок, никогда не старайся исправить то, чего уже никогда не сможешь. Ты не виноват. Ты ни в чем не виноват, ты ведь это понимаешь?» Где-то сбоку что-то кричала Валя, толкала его в бок, топала ногами, но Игорь не слышал. Сердце почти совсем остановилось, замирало все чаще. «Не надо, сынок, не старайся быть для всех хорошим. Тебя все равно не оценят, хоть ты и гениален. Не обвиняй себя. Ты ничего не мог поделать». Сердце сделало последний, еле заметный толчок и замерло окончательно. «Ты ни в чем не виноват». Когда Авдеев очнулся, делать реанимацию было уже поздно. Валя расширившимися глазами смотрела на него, почти машинально подавая те инструменты, что он просил.

– Время смерти ноль три сорок, – произнес Игорь, словно слыша себя со стороны.

– Что вы наделали?! – прошипела Валя, хватая его за рукав халата. – Вы же дали ей умереть, я же вам кричала!

– Что? – улыбнулся Авдеев, чувствуя небывалую легкость во всем теле.

– Да ты же ее убил! – рявкнула Валентина, срывая маску.

– Держите себя в руках, медсестра Канашина, – жестко произнес Авдеев и вышел из операционной.

Он не видел, как пришедшие из приемного санитары увозят труп в морг. И никто не знал, что это его мать – она носила девичью фамилию. А к утру он увидел в персоналке оперблока совершенно пьяную Валентину и понял, что должен подстраховаться, чтобы она не наговорила лишнего. По телефону он вызвал ответственного врача, и тот, обнаружив операционную сестру в таком непотребном виде, собственноручно взял у нее кровь на алкоголь и написал докладную. Как выяснилось утром, таких докладных было уже три, и Валентину уволили по статье, что автоматически означало – места операционной сестры она не получит больше никогда, а в больницах города – особенно. Потом Игорь спохватился и принялся искать флешку с записью операции, но так и не нашел, решил, что в ту ночь запись не велась. Никаких санкций в отношении его не последовало, но спустя неделю Игорь снова замер у стола, на котором лежала женщина. В ушах опять зазвучал материнский голос, и Авдеев вынужден был уйти из операционной. Потом это стало повторяться все чаще, и Игорь понял – нужно уходить, пока не случилось что-то более глобальное. Его уговаривали, удерживали, обещали золотые горы, но он твердо решил сменить специализацию. Но, как выяснилось, это мало чем помогло.

Его не особенно мучила совесть, но иногда накатывало что-то такое, и Игорь, схватив ведро, тряпку и бутылку моющего средства, принимался драить квартиру, а с особым рвением – комнату матери, в которой не прикоснулся после похорон ни к одной вещи. Он словно старался смыть все, что накатывало на него, уничтожить запахи, звуки, голоса. Иногда он начал видеть мать во встречных женщинах, а ее голос все чаще звучал в голове – не обвиняя, но и не оправдывая.

Игорь опустил голову, словно ожидая приговора, но чувствовал, что ему стало намного легче. Надя дотянулась до его щеки, погладила:

– Бедный мой… как же тебе от нее досталось… я думала – она только меня изводит, потому что любит тебя и не хочет ни с кем делить. Оказывается, тебе было куда хуже…

– Мне стало легче сейчас.

Он не кривил душой – теперь он больше не боялся говорить об этом.

С Валентиной он встретился на следующий день после работы. Она приехала к назначенному месту встречи с опозданием, сразу протянула руку:

– Давай.

Он протянул ей сверток, о содержимом которого не имел ни малейшего понятия.

– Скажи хоть, что там было.

– Зачем тебе? – засунув сверток в объемный рюкзак, болтавшийся у нее на локте, спросила Валентина.

– Так… интересно.

– Брошка там. Ее надо успеть вернуть до воскресенья одному серьезному мужику, иначе кое у кого голова с плеч слетит. Ты не думай, там никакого криминала, просто мой дурак у дядюшки позаимствовал, чтобы с карточным долгом расплатиться, думал, старик не заметит, а тот оказался глазастый. И сразу понял, чьих рук дело – не в первый раз племянник в его карман залезает со своими долгами. Устроил, понимаешь, покерный клуб, и так по-дурному проигрался какой-то тетке. Денег не было, рассчитался этой брошкой. Дядя через полгода пропажу заметил, велел вернуть. Вот и все, – пожала плечами Валентина. – Дай сигаретку.

Игорь протянул ей пачку.

– Ну а женщину зачем зарезали?

– Откуда знаешь? – совершенно не испугалась Валентина, затягиваясь сигаретным дымом.

– Про это убийство весь поселок говорит, – не моргнув, соврал Авдеев.

– И ты решил, что это мы?

– Сложил два и два.

– Смотри, математик, как бы вместо четырех при таком сложении пять не вышло. Или три. Догадался – помалкивай. А баба эта сама виновата – сказала бы, что спрашивали, да крик не поднимала и ушла бы на своих двоих, как нормальная. Все, мне пора. – Она выбросила окурок и побежала к пешеходному переходу – на противоположной стороне припарковался черный джип.