Марина Крамер - Реанимация судьбы [litres]

– Куда?! – спохватился Игорь, метнувшись следом. – А флешка?!

– Перебьешься! – захохотала Валентина и запрыгнула на заднее сиденье. – Не бойся, все в сохранности будет! – И машина сорвалась с места.

Маммопластику Авдеев сделал через неделю. Я наблюдала за его работой с купола и не нашла, к чему бы придраться. Он выглядел уверенным и собранным, все этапы операции выполнил четко, наложил швы, сам затянул послеоперационный бандаж и вышел из операционной вслед за каталкой, на которой пациентку везли в палату. Я осталась довольна, о чем сказала Авдееву перед уходом домой. Он только пожал плечами:

– Хулу и похвалу приемли равнодушно.

– Ну, как знаете.

А через два дня курьер принес мне плотный коричневый пакет.

– Что это? – спросила я, расписываясь в получении.

– Не знаю. Я только курьер, привожу, что выдадут.

В кабинете я распечатала пакет, и из него выпала флешка – такая, как обычно бывают в видеокамерах старого образца. Вставив ее в компьютер, я включила и увидела операционную. Но это была не наша операционная – другие лампы, другой стол, более старое оборудование. На столе под простыней лежит пациент, но лица я не видела, только операционное поле – грудь слева. А вот и Авдеев. Он подходит к столу, поправляет простыню, зачем-то смотрит в лицо пациента. Замирает на секунду, потом протягивает руку, и медсестра вкладывает в нее скальпель. Надрез, открывается окно в грудной клетке, ранорасширитель разводит края. Видно плохо, но я понимаю, что в окне между ребер бьется сердце. И вдруг Авдеев замирает. Проходит минута, другая… медсестра суетится, толкает его в локоть – реакции нет. Еще минута, еще… мне показалось, что прошла целая вечность до того момента, как Авдеев очнулся и принялся зашивать окно обратно. Похоже, пациент умер, пока хирург пребывал в прострации. Точно – Авдеев смотрит на часы, сдергивает маску и что-то говорит. Медсестра, похоже, кричит – маска тоже сорвана, шевелятся губы. Она выбегает из операционной, а Авдеев аккуратно накрывает труп простыней, закрывает лицо, но перед этим долго вглядывается в него, как будто запоминает.

– Можно, Аделина Эдуардовна?

Я вздрогнула и отпрянула от монитора – в кабинет вошел Авдеев, улыбающийся, свежий, готовый к работе.

– Что это вы смотрите?

Он обошел стол и, бросив взгляд на монитор, окаменел:

– Откуда это у вас?

– Курьер принес утром.

– Я могу все объяснить.

– Не нужно. Я видела достаточно. Это и есть причина вашего ухода из кардиохирургии? Вы дали умереть больному прямо на столе? Заведующий об этом знал?

– Нет, – негромко сказал Авдеев. – Как не знал и того, что на столе – моя мать.

У меня перед глазами поплыли яркие круги. В моем кабинете находился человек, который стоял и смотрел, как умирает на столе его родная мать, и даже пальцем не пошевелил, чтобы это исправить. Можно ли представить себе чудовище большего масштаба? Вряд ли…

– Аделина Эдуардовна…

– Авдеев, как вы спите по ночам с таким грузом на душе?

– Спит он плохо. Но я помогу ему это исправить. – Я обернулась и увидела, как в кабинет входит вернувшийся наконец с больничного Иващенко. – Доброе утро, если еще можно его таковым считать.

– Ну, вряд ли… что вообще происходит?

– Давайте все вместе попьем кофе и обсудим, – предложил Иван, в руках которого я увидела поднос с тремя чашками кофе. – Располагайтесь, Игорь Александрович, – пригласил он, и Авдеев нерешительно присел на край стула. – Держите чашку. – Иващенко подвинул ее так, чтобы Авдеев мог дотянуться, поставил вторую передо мной, а сам уселся по привычке на диван. – Жаль, я не успел раньше. Кто вам принес эту флешку?

– Я же сказала – курьер. Но вы-то откуда знаете о ее существовании?

– Так Игорь Александрович рассказал. Он уже неделю ко мне приезжает, сперва домой, а сегодня уже в кабинет. И мы на верном пути.

Я сжала пальцами виски, в которых бухали молоты, грозя расколоть мой череп надвое:

– И что мне теперь с этим делать?

– Работать, – невозмутимо сказал Иващенко, отпивая глоток кофе. – Работать, Аделина Эдуардовна. Клиника не может позволить себе потерять хорошего хирурга. Вы ведь не станете это оспаривать?

– Это – не стану. Но…

– Тогда все остальное не имеет смысла. Мы закончим курс психоразгрузки, а Игорь Александрович на это время возьмет отпуск, правильно? И как только он будет полностью готов, снова вернется к своим обязанностям. Я не вижу никаких причин лишать его того, что он прекрасно умеет делать.

– И вас не беспокоит моральная сторона?

– Меня – нет. Он вполне осознает, что именно совершил, как осознает и то, почему так произошло. Я, каюсь, просмотрел в архиве больницы историю болезни его матери. Даже если бы операция прошла успешно, она могла не очнуться от наркоза. И сердце было изношено до критической степени. Есть заключение патологоанатома. Так что, Аделина Эдуардовна, можете спать спокойно. И Игорь Александрович со временем тоже обретет такую способность.

– Черт бы вас побрал, дорогой Иван Владимирович, – с досадой произнесла я, понимая, что формально он прав. – Мне нужно как-то это переварить.

– У вас будет достаточно времени, пока не закончится курс. А теперь подпишите доктору Авдееву заявление на отпуск без содержания, и мы пойдем в мой кабинет продолжать сеанс.

Авдеев положил передо мной лист бумаги, усеянный строчками, выведенными его безукоризненным почерком, и виновато улыбнулся:

– Я не хотел пугать вас.

– Я не испугалась, – заверила я, подписывая заявление. – Поправляйтесь. И потом милости прошу назад, в отделение.

– Спасибо, – искренне проговорил Авдеев и вдруг, бережно взяв мою руку, поднес к губам.

Кажется, я покраснела так, что даже Иващенко смутился и отвел глаза.

Я отдала книгу-шкатулку с брошью Игорю и испытала облегчение – теперь не нужно будет вздрагивать при мысли о том, что она лежит в моем шкафу. Одной проблемой стало меньше.

После того разговора в «зимнем саду» Игорь вдруг исчез. В другое время меня это никак бы не взволновало и не тронуло, мы и прежде пересекались с ним здесь случайно. Но после того, что он рассказал, я испытывала тревогу и беспокойство за него. Наверное, это происходило потому, что Игорь остался единственным человеком, который знал меня до всего произошедшего. Хотелось иметь хотя бы бывшего родного человека. И я решилась задать вопрос о его исчезновении своему врачу. Вячеслав Андреевич удивился:

– Авдеев? А откуда интерес?

Я сперва хотела прикинуться влюбившейся дурочкой, но потом поняла – нет смысла врать, все равно всплывет, да и что такого, дело-то прошлое.

– Он мой бывший молодой человек.