Станислав Родионов - Криминальный талант [сборник]

— Кто будет вести, может, и все равно. А вот куда… — осторожно сказал Рябинин.

— Да все вы ведете в одну сторону.

Видимо, Юрков работал с ним без контакта. Рябинин так не умел, он всегда добивался, чтобы подследственный ему верил.

— Я буду вести в законную сторону, — заметил он.

От этой банальной фразы Топтунов даже не шелохнулся.

— У меня была ваша жена.

Топтунов сидел. Только чуть дернулось плечо, словно он согнал надоедливую муху.

— Передавала вам привет.

Топтунов никак не показал, что он слышит. Значит, это были еще не те слова, которые всегда трудно отыскать, не зная человека. Рябинин-то надеялся, что упоминание о жене, о том, что она приходила, всколыхнет подследственного.

— Ну что ж, — вздохнул следователь, — тогда расскажите, что вам известно о похищении пятидесяти тонн масла.

— Я их не похищал, — сразу отрезал Топтунов.

— А где же оно?

— Не знаю.

— Товарищ Топтунов, — мягко начал Рябинин, осторожно выбирая слова.

Подследственный вдруг резко обернулся и громко спросил:

— Чего-чего?

— Как чего? Я еще не сказал, — удивился Рябинин.

— Нет, вы что-то сказали.

— «Товарищ Топтунов» сказал.

Кладовщик отвернулся к стенке и начал подергивать плечами, теперь двумя, словно он сидя танцевал цыганочку. Его затылок и уши малиново налились кровью. Рябинин понял, что тот хохочет.

— Почему вы смеетесь?

— Какой же я «товарищ»? — спросил Топтунов, поворачиваясь.

И тут Рябинин увидел лицо Топтунова: крупное, вытянутое, с большими неяркими глазами и двумя глубокими, как овраги, морщинами-бороздами у рта.

— Лучше бы вы не говорили этого слова, — сказал Топтунов.

Рябинин сорвал с носа очки и стал их тщательно протирать, хотя они были родниково прозрачны, — он испугался, что Топтунов сейчас заплачет. Без очков, при своих минус восемь он уже ничего не видел, а иногда так хочется чего-нибудь не видеть. Смехом, от которого тряслись плечи и малиновел затылок, Топтунов давил предательские для мужчины слезы. Рябинин никак не ожидал, что словом «товарищ» он сломит то, что безуспешно пытался сломить другими, как ему казалось, более сильными словами.

— Я всю жизнь прожил с этим словом, — сдавленно сказал кладовщик. — Вы правда хотите разобраться?

— Это моя обязанность, — удивился Рябинин.

— Что ж, у следователя Юркова нет такой обязанности?

— Юрков опытный следователь, — осторожно заметил Рябинин.

— Да уж видать, что опытный… Безвинного человека без опыта не посадишь.

Морщинки-борозды у рта стали мельче. Он смотрел на следователя, теперь это можно было назвать взглядом.

— Но ведь масла-то нет, — сказал Рябинин.

— Сынок! — Топтунов рванулся к следователю так, что тот заметно вскинул голову. От этого неожиданного рывка, от этого слова «сынок», от его лица с бороздками, быть может, вспаханными уже в тюрьме, у Рябинина защемило сердце, и он понял, что будет верить кладовщику, уже начинает верить ему. — Сынок! Нету у меня никаких фактов… А масла не брал ни килограмма! Ты глянь на мою жизнь изнутри. Ведь воровал бы — деньги водились бы. Пятьдесят тонн, даже по дешевке, по полтиннику пустить — и то хапнешь двадцать пять тысяч. А у меня жизнь скромная. Юрков был на моей квартире. Да не в этом соль! Прожил человек полета лет честно, а потом вдруг — вор. Разве так бывает?

— Случается, — заметил Рябинин.

— Нет, не может так, сынок, случаться. Вор-то постепенно происходит, только ловят его не сразу.

— Где же тогда масло?

— Вот тут моя слабинка. Не знаю, хоть убей. Сколько сижу, все думаю. Ворошу свои мысли, как семечки в мешке. А ничего понять не могу.

— Может, недополучали от поставщика? — предположил Рябинин.

— Сам получал. Это невозможно, сразу бы спохватился.

— А шоферы-экспедиторы не могли заливать больше?

— Ни в коем случае! Опять-таки сам смотрел.

Рябинин вспомнил, как на одной нефтебазе директор ругал кладовщика за недостачу бензина. Кладовщик оправдывался просто: мол, шоферы потихоньку заливают больше положенного. Это было вполне возможно при громадной очереди бензовозов и неразберихе.

Топтунов на шоферов не сослался.

— Может, инвентаризационная комиссия ошиблась? — спросил Рябинин.

— При мне делали контрольные отвесы.

— Ну, тогда остаются работники базы, — сказал Рябинин, вглядываясь в подследственного. — Например, рабочие?

— Они на моих глазах. Никак не могли.

— Механик?

— Да он и масла не видит. Честный мужик, работник.

— Александр Семенович, — назвал его по имени Рябинин и весело предположил: — Остается один человек — Кривощапов.

Топтунов смотрел на следователя вопросительно — шутит ли?

— Николай Сидорович-то? — даже переспросил Топтунов. — Да он же… Он человек культурный, непьющий. Чего ему воровать, когда сам за базу отвечает?

— Не ответил же, — усмехнулся Рябинин. — Скажите, а он масло без вас отпускал?

— Отпускал, но не столь часто. А что? — Было видно, что Топтунов уже догадался — что. Он смотрел на следователя, будто тот ему сообщил потрясающую новость. И все-таки сказал: — Я из наших никого не подозреваю.

— Да, — вздохнул Рябинин. — Это вы оставляете мне.

Спрашивая Топтунова, он не только узнавал мнение подследственного. Он проверял его. Будь тот другим человеком, изворачивался бы, оговаривал бы работников, строил бы многочисленные версии — лишь бы переложить вину на других. Топтунов ни о ком слова плохого не сказал.

Рябинин проверял — это после того-то, как поверил ему безоглядно. Сколько в нас сидит людей, кто знает? В Рябинине сцепилось их трое, как углы в треугольнике. Первый человек жил больше интуицией, сердцем и опытом, поэтому мог ошибаться. Он-то и поверил Топтунову сразу. Второй человек жил логикой, доказательствами, статьями. Он тоже старался верить кладовщику, коли не было улик. Третий, сидящий в Рябинине, был из дьявольского племени, ни во что не верящий и сомневающийся во всем. Да, этот третий не верил и двум первым: мало ли случалось обвиняемых-артистов, которые в первый год следственной работы доводили его до сантиментов. Но этот третий люто ненавидел первого, может быть, за то, что сам чаще ошибался.

— А в машине Кривощапова ездили?

— Зачем? — удивился Топтунов. — Я на трамвайчике.

Рябинин решил кончить допрос.

— Постараюсь разобраться, Александр Семенович, — сказал он. — Постараюсь сделать все, что смогу.

— Если… старуха придет… скажите, жив-здоров. Мол, надеется…

Рябинин нажал кнопку, вызывая охрану. Он решил завтра же назначить на базе повторную инвентаризацию. А вдруг эти пятьдесят тонн окажутся в излишках?

Рябинин считал, что на новую инвентаризацию уйдет в лучшем случае неделя. Но через три дня Маша Гвоздикина положила ему на стол тощую пачечку сшитых листков с коротким сопроводительным письмом, в котором трест сообщал, что постановление следственных органов выполнено и инвентаризация срочно проведена. Нетерпеливою рукою взял Рябинин акт. В кабинет вошел Юрков.