Станислав Родионов - Криминальный талант [сборник]

Рябинин подошел к кирпичным воротам, нажал кнопку и улыбнулся. Он представил картину: Топтунова вызывают в канцелярию и зачитывают бумагу, от которой у того буреет шея, и перед ним загорится табличка: «Проходите. Дверь от себя».

Высокий парень в резиновых сапогах подходил к воротам маслобазы. На алюминиевые баки нельзя было смотреть — казалось, что от солнца они засветились самостоятельным серебряным светом. В тополях безоглядно галдели воробьи. Пахло теплой крапивой и мятой.

— Здравствуй, папаша, — сказал он деду, стоящему у ворот, — племянничек пришел.

— Господи, погодка-то! Мать честная, бабка лесная, — ответил сторож и принес гостю тот же ящик с яркой наклейкой.

Они сели. Парень наслаждался тишиной, солнцем, травяным запахом и с разговорами не спешил.

— Еще не работаешь? — спросил сторож.

— При такой погоде, дедуля, работать грех. Да ведь ты обещал устроить! Вот и жду.

Старик неопределенно гмыкнул и хрипло сообщил:

— Живешь ты, конечно, близко, но трудиться у нас не советую.

— Сам же звал! — удивился парень.

— А теперь не советую, — отрезал дед. — Поскольку наш директор для трудящегося человека есть элемент зловредный.

— Ты же его хвалил!

— А теперь не хвалю, — упрямо заявил старик и обидчиво заговорил: — Вызывает меня к себе и давай глупости говорить. Ты, говорит, Савельев, потерял совесть. Значит, якобы я, Савельев, потерял совесть. Николай Сидырыч, спрашиваю официально, в чем дело и в каком таком направлении. Отвечает: зачем, мол, выпиваешь напитки на посту. Мать честная! Говорю ему: Николай Сидырыч, грех в орех, а ядрышко в рот. Отвечает: уволю, а то масло разворуют. Тогда я ему знаешь что сказанул?

Парень отрицательно покачал головой.

— Я сказал так. Мол, Николай Сидырыч, ежели нужен стрелочник на предмет украденных полета тонн масла нерафинированного, то так и скажите. Мол, айда, Савельев, в кутузку. Я согласный.

— Пугает, — заключил гость.

— Меня не испугаешь! — неожиданно тонким голосом крикнул старик и закашлялся.

Он кашлял долго, натужно. Отдышавшись, добавил спокойнее:

— Я сам могу его испугать.

— Чем же?

Сторож огляделся. Нигде никого не было. Тогда он наклонился и зашептал:

— Вчерась стою под раскрытым окном, в палисаднике. Жарко. И слышу, Николай Сидырыч в кабинете шепотом все, шепотом. Мол, шесть тонн масла надо спрятать… А? Как это понимать? Так и сказал: шесть тонн надо спрятать?

— Кому говорил-то?

— Этого не знаю. Второй-то молчал. Да я его и не видел. А кладовщика чуть не засадили!

— Расскажи следователю, — без интереса предложил парень.

— Ни в жисть. Посиди-ка, принесу кое-что…

Кряхтя, старик скрылся в домике. Когда он вернулся с бутылкой, гостя на ящике не было. Сторож оглядел территорию мутными глазами, но, кроме бака, ничего не увидел.

— Господи, вот грех-то…

Сторож налил в стакан водки.

— Грех в орех, а ядрышко в рот, — сказал он и выпил.

А инспектор уголовного розыска Петельников был уже далеко.

На следующий день Рябинин спал после воскресного дежурства, поэтому инспектор решился позвонить ему только во второй половине дня. Сонным голосом следователь попросил немедленно доставить директора базы в прокуратуру. Но тот был или в тресте, или в банке, или в управлении железных дорог. Привезли его только вечером.

Прокуратура уже опустела. В кабинете стояла непривычная тишина, поэтому дверца сейфа взвизгнула оглушительно. Кривощапов вздрогнул и уставился на темный открывшийся прямоугольник, ожидая, что же вытащит следователь.

Рябинин взял нужную папку, бросил на стол. Захлопнул сейф, может быть, чуть сильнее, чем следовало, лязгнули дверцы о толстую железную боковину. Кривощапов дрогнул рукой — было хорошо видно, как шевельнулся платок, словно на него дунули.

Следователь достал из тумбы стола портативную пишущую машинку, поставил перед собой, нажал рычажок и откинул крышку набок. Лампа, стоявшая рядом, заныла со стеклянным дребезгом. Кривощапов смотрел на машинку, боясь шевельнуться. Скомканный платок лежал на коленях.

В кабинете сделалось тихо. Но тут в вечерней тишине резко зазвонил телефон, как они всегда звонят по вечерам. Кривощапов опять вздрогнул, испугавшись еще больше.

Следователь снял трубку. Петельников интересовался, доставлен ли заведующий.

— Да, он здесь, — ответил Рябинин, взглянув на заведующего.

Кривощапов дернул подбородком и огляделся, будто захотел немедленно выйти из кабинета. Обвислые щеки заходили мелко-мелко, задрожали.

Рябинин еще ни о чем не спрашивал, но допрос уже начался — он уже шел.

— Вы уронили платок, — сказал Рябинин.

Кривощапов схватил его, окончательно скомкал и завозил по щекам, которые сделались плоскими.

— Ну, рассказывайте, — предложил следователь.

— Что рассказывать? — встрепенулся заведующий.

— Как украли у вас пятьдесят тонн масла.

— Я не крал, — выжал из себя Кривощапов.

— А кто?

— Не знаю.

— Страшно признаться, — усмехнулся Рябинин. — Теперь ведь на кладовщика не свалить. Вы отпускали собственноручно, и лично у вас не хватило шести тонн.

— Как же…

— Отвечайте: где похищенное масло? — перебил следователь, требуя немедленного ответа.

— Я все расскажу, — быстро заговорил Кривощапов, вдруг начав шепелявить, — все расскажу честно, как подобает гражданину, только поймите мое положение. Так получилось, что все перемешалось. Могу дать честное слово… Недостача масла… Я воспользовался своим служебным положением. Все расскажу…

«Не встал бы он на колени», — подумал Рябинин, теряя злость. Трусость всегда обескураживает — она всем своим жалким видом просит пощады.

— Если признаться… Скажите, как лучше? — лепетал Кривощапов.

И вдруг Рябинин понял, что, нажми он сейчас посильней, и этот перепуганный человек признается во всем, что надо следователю. Он полностью был в его психологической власти. Так вполне могла родиться следственная ошибка — когда человек на предварительном следствии признается, «покается», а в суде расскажет только правду и будет освобожден от ответственности.

— Надо говорить правду, — спокойно сказал Рябинин. — Это и будет для вас лучше.

— Как начинать…

— А начните с последних шести тонн, — предложил Рябинин.

Кривощапов даже не удивился, что следователь все знает.

— Последние шесть тонн, — согласно кивнул заведующий. — Качали мы масло… Бак полный, а я не проверил. Кладовщика-то нет, все самому приходится… По моему недосмотру масло пролилось на землю.

— Дальше.

— Я тогда на допросе про эти недостающие шесть тонн не сказал. Испугался. Думаю, все равно Топтунову отвечать. Шесть тонн больше, шесть меньше… А меня могли за это снять с базы. Вот пролил… И площадь масляная есть. Мы песком засыпали. Я покажу.