Лоуренс Блок - Рассказы [компиляция]

— Пол?

— Извини, я не хотел тебя будить.

— Куда ты собрался? Я хотела накормить тебя завтраком, не говоря уже об остальном.

— С утра мне надо поработать, — начала оправдываться он. — Вот я и хотел уйти. Но эти замки…

— Я знаю. У меня тут «Тараканий мотель». Войти можно, выйти — нет, — улыбаясь, она подошла к двери, покрутила замки и выпустила его.

На Бродвее он поймал такси, поехал в Виллидж. Его квартира занимала целый этаж в особняке на Банк-стрит. Он переехал туда, впервые приехав в Нью-Йорк, да так и остался. Жил там до свадьбы и после развода.

— Чего мне будет не доставать, так этой квартиры, — говорила ему Филлипс.

— А просмотров?

— Откровенно говоря, кино я сыта по горло.

Иногда он задавался этим вопросом, а случиться ли такое с ним? Он вел раздел, посвященный кино, в двух ежемесячных журналах. Поскольку издания не конкурировали между собой, в обоих он подписывался своей фамилией. Колонки значительно отличались как по духу, так и по содержанию. Для одного журнала он писал длинные и обстоятельные рецензии, выбирая фильмы интеллектуальные, претенциозные. Другому рецензии предлагались короткие, более игривые, призванные ответить лишь на один вопрос: получит ли зритель удовольствие, посмотрев тот или иной фильм. В каждой из колонок он, однако, не кривил душой и не грешил против истины. Писал то, что думал. И фильмы ему совсем не надоедали. Случалось, конечно, что на впечатление от фильма накладывалось его плохое настроение. Но в систему это не вошло, так что обычно он давал оценку объективную, с учетом достоинств и недостатков режиссера, актеров, оператора. А просмотр, как в маленьком специальном зале, так и в огромном бродвейском кинотеатре, разительно отличался от обычного киносеанса. Копия всегда самая лучшая, механик не отвлекался, сосредоточившись на вверенном ему деле, публика тихая, не шуршит пакетами с едой и не отрывает глаз от экрана, уважая работу тех, кто приложил руку к созданию фильма. Бывало, Пол ходил в кино как простой зритель, так что прочувствовал разницу на собственной шкуре. Один раз ему пришлось четырежды менять место, потому что какие-то кретины объясняли своим подружкам или приятелям, тоже полным дебилам, суть происходящего на экране. А на фильмах с молодежной тематикой зрители того же возраста вопили и орали чуть ли не больше, чем герои, на которых они смотрели. Иной раз ему казалось, что он без ума от своей работы и готов выполнять ее за бесплатно. К счастью, до того дело не дошло. Гонораров за две колонки ему вполне хватало на жизнь, тем более что транжирой он не был. Два года назад жильцы его дома объединились в кооператив, и его накоплений вполне хватило на первый взнос. Выплаты по закладной и расходы на содержание дома вполне укладывались в его месячный бюджет. Машины у него не было, как и престарелых и увечных родственников, которые бы требовали помощи, не пристрастился он и кокаину, азартным играм и великосветской жизни. Он предпочитал дешевые национальные ресторанчики, калифорнийское вино, пиджаки спортивного покроя и синие джинсы. И его доходы сполна обеспечивали выбранный им стиль жизни. С течением времени у него появлялось все больше возможностей заработать деньги и прославиться. В «Нью-Йорк таймс бук ревью» его попросили написать заметку в семьсот пятьдесят слов о новой книге, посвященной фильмам Кинга Видора. Местная программа кабельного телевидения несколько раз приглашала его выступить перед показом нового фильма и уже вела речь о том, чтобы предоставить ему еженедельные десять минут. Последний семестр он читал курс «Обаяние немого кино» в Новой школе социальных исследований: он не только заработал тысячу пятьсот долларов, но и переспал с двумя студентками, тридцатитрехлетней домохозяйкой из Ямайка-Хейтс и тридцативосьмилетней матерью-одиночкой, которая жила с дочкой в крошечной трехкомнатной квартире в восточной части Девятой улицы.

Придя домой, он разделся, принял душ. Вытерся, повернулся к кровати. Большой, двуспальной, с выдвижными ящиками и книжной полкой над изголовьем. Он застилал ее каждое утро. Во время семейной жизни с Филлис кровать целыми днями оставалась разобранной, но он начал застилать ее, как только жена съехала, и более не изменял этой привычке. Чтобы, говорил он себе, не превратится в одного из тех неопрятных старых холостяков из английских шпионских фильмов.

Он лег на постель, положил голову на подушку, закрыл глаза. Подумал о фильме, который посмотрел этим вечером, и об эфиопском ресторане, куда они с Карин зашли потом. Если в какой-то стране случался голод, часть ее граждан оказывалась в Соединенных Штатах и сразу открывала ресторан. Сначала бангладешцы, теперь эфиопы. Кто, гадал он, будет следующим?

Он подумал о Карин, ее имя, внезапно дошло до него, рифмовалось с округом Марин, примыкающим с севера к Сан-Франциско. Впервые прочитав название округа в газете, он решил, что ударение ставится на первом слоге, и долго неправильно произносил это слово, пока Филис не сочла за труд поправить его. С Карин он такой ошибки не допустил: еще до первой встречи он знал, как правильно произносить ее имя и… Нет, подумал он, не получится. Что он пытается доказать? Кого хочет одурачить? Он вылез из кровати. Подошел к стенному шкафу, достал с верхней полки медведя.

— Привет, — бросил он медведю (если уж спишь с медведем, почему с ним не поговорить). — Давно не виделись, приятель.

Он вновь забрался в постель, обнял медведя. Закрыл глаза. Заснул.

Началось все довольно неожиданно для него самого. Не то чтобы он сознательно собрался купить набивную игрушку, которая составляла бы ему компанию на ночь. Он полагал, что есть взрослые мужчины, так и поступающие, причем не видел в этом ничего дурного, но с ним все вышло иначе. По-другому. Он купил медведя для девушки. Ее звали Сибби, сокращенно от Сибил. Юная, очаровательная, она два года как выпорхнула из Скидмора и теперь работала младшим помощником продюсера в одной из телекомпаний. Возможно, для него она была слишком молода, но с другой стороны, любила просмотры, национальные рестораны и мужчин, предпочитающих носить пиджаки спортивного покроя и синие джинсы. Пару месяцев они виделись раз или два в неделю. Часто, но не всегда, ходили на просмотр. Иногда он оставался в ее квартире неподалеку от Грамерси-Парк. Обычно — она у него на Банк-стрит. Именно в своей квартире она завела разговор о набивных игрушках. О том, как в детстве спала с целым зоопарком, да и потом, в старших классах школы, укладывала их рядом с собой. Когда же она поступила в колледж, мать заставила ее избавиться от них. Сибби собрала всех своих плюшевых любимчиков и отвезла в какую-то благотворительную организацию, распределяющую игрушки среди детей бедняков. Оставила она лишь одну игрушку, медведя Бартоломео, которого хотела взять с собой в Скидмор. Но в последнюю минуту передумала, опасаясь, что сокурсницы ее засмеют. Когда же она приехала домой на День благодарения, выяснилось, что мать выкинула медведя, решив, что Сибби именно для этого его ей и оставила.