Картер Браун - Пропавшая нимфа: Сборник

Она радостно вскочила мне навстречу, и мы присоединились к толпе, сгрудившейся между столиками. Я не опасался за свое умение танцевать, ибо единственное, что мы могли делать в такой тесноте,— это раскачиваться на одном месте из стороны в сторону, стараясь не наступать на ноги соседям.

Партнерша объяснила, что у нее была назначена встреча с неким Роже, но после их бурного разговора по телефону она решила обидеться.

— А мне наплевать,— закончила девица,— я была уверена, что найду, с кем провести вечер.

Полагаю, если бы эта наивная толстушка знала, что я только сегодня утром вышел из тюрьмы и теперь, возможно, меня уже разыскивает полиция, она не с таким восторгом танцевала бы со мной.

Наконец вернулся Пастель, подмигнул мне и зашел в свой кабинет.

— Очень огорчен мадемуазель, но .мне приходится вас покидать...

— Как, уже?

— Матушка не разрешает поздно возвращаться домой. Она считает, что для меня это неприлично,— рассмеялся я.

Проходя мимо бармена, я хотел заплатить за угощение, но тот обиженно воскликнул:

— О, нет, нет. Это за счет заведения.

Пастель встретил меня плутовской улыбкой.

— А ты не теряешься, как я погляжу.

— Современная молодежь сама вешается на шею... Тебе удалось что-нибудь устроить?

— Думаю, это сойдет.

Он протянул мне паспорт на имя месье Жана Бурселя, родившегося в Монсе в 1920 году. Человек на фотографии имел со мной отдаленное сходство.

— Это самый подходящий из всех, что у нас были,— сообщил Пастель.— Если бы ты не спешил, можно было бы подыскать и получше. Во всяком случае, он не фальшивый. Его свистнули у одного парня в метро.

Если меня разыскивает полиция, придется ловчить, но они наверняка еще плавают, точных данных не имеют, поэтому такой паспорт может вполне сойти.

—- Ты уедешь из Парижа?

— Это необходимо.

— Что я могу еще сделать для тебя?

— Не найдется ли мне пристанища в районе Лазурного берега?

Он подумал и ответил:

— Думаю, найдется. Сходи от меня к Шарлю Кусселли. У него приморское бистро в Каннах, улица Антиб. Называется «Пальма».

— А нельзя нацарапать ему пару слов? Вдруг не поверит?

— Откровенно говоря, в подобных случаях писать небезопасно и я предпочитаю этого не делать. Просто позвоню ему завтра утром. Как тебя зовут?

— Доктор Тзд Спенсер.

В глазах его появилось любопытство. Он пристально посмотрел на меня и нахмурился.

— Спенсер? Доктор Спенсер? Врач, погоревший на наркотиках?

-- Точно.

Он закурил сигарету, выпустил дым через нос и тихо спросил:

— Хочешь найти тех, кто подвел тебя под монастырь?

— Видно, от тебя ничего не скроешь...

Он протянул мне руку.

— Желаю удачи! Могу дать монет, если потребуется.

— Спасибо, пока есть... Андре Мейнелю, если встречу, скажу, что у него есть настоящие друзья.

Увидев меня, Анна вздохнула с облегчением, и на ее глаза навернулись слезы радости.

Я коротко изложил ей свой план. Она не осмелилась возражать, хотя совершенно очевидно не разделяла моего намерения расквитаться с преступниками.

— Может быть, ты возьмешь мою машину?

— Нет, поеду поездом, это не так рискованно. Я смотрел, он идет туда в девять утра.

— Я провожу тебя на вокзал. Ты еще успеешь выспаться.

Она ушла в спальню, а я продолжал сидеть в гостиной, погруженный в свои невеселые думы. Вскоре она вернулась в очаровательной зеленовато-голубой пижаме.

До самого отъезда я так и не сомкнул глаз. Что касается пижамы, Анна надевала ее зря, пижаму пришлось снять сразу же.

Измученный неотвязными мыслями и дорогой, я приехал в Канны лишь к восьми вечера. Ехал я в вагоне второго класса с каким-то многочисленным семейством. Целая ватага горластых детей непрерывно лазила вверх и вниз по полкам под наблюдением толстой мамаши, от которой нестерпимо несло чесноком и дешевым красным вином. Голова моя раскалывалась от бесконечного мелькания малюток, их ссор и воплей, не говоря уже о зычных окриках родительницы.

Перед киоском у вокзала меня поджидало неожиданное потрясение: на первой странице газеты красовались фотографии Моники и моя со следующей надписью:

«Пала ли певица жертвой мести?»

К счастью, мой снимок, взятый из судебного дела пятилетней давности, был плохим.

Сидя за столиком в кафе «Терминус», я внимательно прочитал статью. Полицейских предупредил анонимный телефонный звонок. Те сразу же выехали по указанному адресу и в доме Моники нашли еще не окоченевшее тело. Заколовший ее убийца успел скрыться. Жертва пыталась защищаться, в руке у нее был зажат осколок вазы, другие осколки валялись на полу. Не обнаружилось ни отпечатков пальцев, ни прочих следов.

Все это я уже знал, но дальнейшее меня сильно заинтересовало. Полицию уведомили, что во время моего процесса Моника отказалась подтвердить факт нашего ночного свидания с ней и таким образом уничтожила мое алиби. Поэтому меня разыскивали как свидетеля.

Сразу стало ясно, что инициаторы кампании против меня, организовавшие последнее преступление, которое могло стоить мне жизни, не теряли времени даром. Подтверждением тому был звонок в полицию, известивший об убийстве Моники Вотье.

Но кто же это человек? Кто за ним скрывается?

За перевозку и продажу наркотиков я рисковал всего несколькими годами свободы, а теперь на карту была поставлена моя голова. Я точно знал, какие «свидетельские показания» ждала от меня полиция. Признайся я только, что был у Моники, меня бы тут же обвинили в убийстве из мести. Все говорило против: время убийства, отсутствие очевидцев, мое исчезновение. Месть показалась бы судье достаточным мотивом, и присяжные тоже бы согласились.

Человек, только-только вышедший из тюрьмы, не может рассчитывать на снисхождение: его бывшее дело играло бы роль колокольчика на шее прокаженного. Оно бы предупредило всех, что этот человек опасен.

Мое внимание привлекла одна деталь: в коротенькой биографии Моники упоминалось, что пять лет назад она приобрела магазин модного платья в районе улицы Фобург-Сен-Жермен.

Именно тогда Марсель Бланк «унаследовал» крупный капитал, благодаря которому приобрел гараж с бензоколонкой. Тогда и Моника Вотье обзавелась магазином. Участникам моего дела щедро заплатили за молчание. Оно было настолько необходимо, что теперь одного из них просто ликвидировали...

Я не знал своего противника, но понял, что он безжалостен, ловок и неразборчив в выборе средств. Борьба с ним будет не на живот, а на смерть.

Теперь мне уже действительно нечего было терять, все обернулось против меня: полиция, общественное мнение, банда беспринципных, умелых преступников... Как животное, затравленное сворой гончих, я мог только драться, прижавшись спиной к стене.