Стефани Пинтофф - И занавес опускается

— Вообще-то, я и не стал вам помогать, — тихо заметил я.

Молли широко улыбнулась.

— О нет, вы помогли! Хотя и не знаете об этом. Всё, что вам нужно было сделать — это войти со мной в двери того бара, чтобы следящие за мной коллекторы увидели, что мы знакомы. И когда на следующий день я им разок-другой солгала, им ничего не оставалось, как поверить. К тому же, — слишком радостно добавила она, — вы же не захотели бы, чтобы ваш больной отец страдал от кредиторов?

Получалось, моё доброе имя очернили за моей спиной в каких-то тёмных делишках, чтобы обеспечить отцу отсрочку в выплате. А зная его, он ввязывался в новые долги проще, чем остальные дышали.

Ещё вчера я бы впал в ярость. Но сегодня мои мысли были заняты более важными вещами.

— В общем, — Молли сделала глубокий вдох, — я попросила вашего отца взять меня сюда с собой, потому что у меня есть информация, которая сможет помочь в вашем деле.

Я не знаю, почему ответил ей именно так. Несомненно, огромную роль сыграло моё плохое настроение и злость из-за того, что мой отец и Молли сговорились у меня за спиной.

Некоторым людям нельзя доверять. Даже большинству.

— Нет никакого дела, — отрезал я, отставляя в сторону чашку. — Полиция нашла доказательства и кого-то задержала. Всё, дело закрыто.

Молли вскинула брови.

— Правда? Это же прекрасно! Вы меня удивили.

Она на секунду задумалась.

— Кого вы арестовали?

Мой отец вернулся к столику, энергично рассасывая таблетку, которая приносила ему временное облегчение.

— Я не могу обсуждать задержание, — ответил я, избегая её вопроса.

Она и сама скоро прочитает об аресте По в газетах, а у меня не было никакого желания обсуждать с ними это дело.

— Но капитан Малвани нашёл убедительные доказательства, связывающие задержанного с убийствами.

— Так ты не веришь, что они схватили того, кого надо?

В глазах моего отца вспыхнул интерес.

— У меня нет причин быть несогласным, — ответил я.

— Эх, — отец провёл рукой по подбородку. — Только ведь «не быть несогласным» и «быть согласным» — не одно и то же, не так ли?

— Только не там, где находятся неопровержимые доказательства.

Я был не в настроении обсуждать собственные сомнения.

— Тьфу ты! — развеселился отец. — Покажи мне неопровержимые доказательства — и я покажу тебе, как ими можно манипулировать. Даже отпечатками пальцев. Я и сам парочку раз такое проделывал.

— Только на этот раз всё не так просто, — я повернулся к Молли. — Так что вы хотели мне рассказать?

— Думаю, теперь это уже неважно.

Я без всяких угрызений совести поблагодарил Молли за попытку мне помочь и уверил её, что дело закрыто.

Это было не похоже на меня.

В любой другой день я всё равно попросил бы её рассказать, что она знала. Просто чтобы удостовериться, что не оставил непроверенной какую-то ниточку. Но сегодня я был сыт этим делом по горло.

Какое-то время я ещё посидел с ними и неохотно пообещал встретиться с отцом за ужином в пятницу. Затем сел на поезд и поехал в небольшую и не слишком уютную квартиру в Добсоне неподалёку от железнодорожной станции. В квартиру, которую я теперь называл домом.

На цыпочках поднялся по лестнице, чтобы не разбудить спящую на первом этаже домовладелицу, беззвучно открыл дверь и рухнул на выцветший жёлтый диван, оставшийся от предыдущего жильца.

Сегодня вечером он выглядел особенно потёртым и продавленным.

«Тоскливое местечко», — подумал я.

На стенах — выцветшие жёлтые обои с такими же выцветшими розами. Шаткое кресло-качалка со сломанной планкой. Только ковёр был красивым, с густым синим ворсом. Его выделила мне сама владелица квартиры, чтобы не слышать на первом этаже мои шаги.

Я мог позволить себе место и поприличнее, но зачем, если большую часть времени я провожу вне дома? Зачем, если мне будет не с кем наслаждаться уютом новой квартиры?..

Я потянулся к своему коричневому портфелю и вытряхнул содержимое.

Несколько листов бумаги с заметками. Наверно, надо будет отдать их Малвани, чтобы он подшил их к делу.

Помятое яблоко, которое я собирался съесть на обед, но так и не успел.

И когда я уже собирался отбросить в сторону пустой портфель, то заметил торчащий из бокового кармашка смятый, грязный лист бумаги.

Я вытащил его.

Первой мыслью было недовольство, что кто-то засунул что-то в мою сумку в моё отсутствие. Но затем я внимательно вчитался в него и попытался вникнуть в содержимое.

«Детектив Зиль,

я пишу вам в надежде, что смогу снова вас увидеть и что найду в вас сочувствующую душу. Вы кажетесь мне справедливым человеком, который выслушает меня даже тогда, когда все остальные обвиняют во лжи.

Я клянусь вам: я невиновен.

Я никого не убивал. Я не был в «Эриэл Гарденс» и никогда не прикасался к тем иглам. Меня подставили, обманули и ложно обвинили.

В субботу меня остановил мужчина, чтобы спросить дорогу. И когда я склонился над его картой, он прижал к моему носу и рту какую-ткань, и я потерял сознание. Я не помню ничего вплоть до момента моего ареста.

Я больше не могу так. Я уверен, что умру здесь, если вы не сможете мне помочь.

— Тимоти По».

Выходит, По засунул в портфель этот лист, когда бросился ко мне сегодня утром в участке.

Отчаянный шаг с его стороны.

Было ли содержание письма правдой? Я не был уверен. Но просматривая письмо снова и снова, я понимал, что не могу выбросить его и проигнорировать написанное.

Мои инстинкты говорили мне, что Тимоти По невиновен в этих убийствах. Он был хорошим актёром и смог меня обмануть, скрыв некоторые подробности личной жизни. И тем не менее, я не мог представить, чтобы Тимоти По угощал жертв ужином и вином, покупал им платья, обещал сделать звёздами, а потом хладнокровно убивал, как делал это настоящий преступник. А несвязные, беспорядочные мысли По, отражённые в лежащем передо мной письме, как раз и могли оказаться правдой.

Я знал, что Алистер со мной согласиться. Он тоже считал, что По не подходит под профиль убийцы.

В письме было именно то, что мне нужно, чтобы избавиться от разочарования и начать действовать. Чтобы спасти это дело.

После нескольких телефонных звонков мы с Алистером договорились завтра утром встретиться перед офисом доктора Вольмана в Нью-Йоркском Университете. Фотографии стихотворения с тела последней жертвы до сих пор находились у меня, и я согласился обработать их и принести завтра, чтобы знакомый Алистера — эксперт по почерку — смог их исследовать.

Я не стал звонить Малвани: он бы всё равно посчитал письмо По поступком отчаявшегося виновного человека и не стал бы принимать его во внимание.

Мы остались сами по себе.