Сэм Борн - Праведники

— Тихо, жди.

— Какого черта вы меня сюда привели?

— Я сказал — жди. Скоро придет учитель. Будешь говорить с ним.

«Ребе?.. Ну наконец-то!..»

За дверью слышался гул толпы. Может, ребе уже появился перед ними? Может, он точно так же проталкивается сейчас сюда, чтобы встретиться с Уиллом? Шум стоял такой, что даже здесь подрагивал пол. Но Уилл не мог сказать, стал ли он громче или тише.

— Итак, начнем, — произнес кто-то сочным баритоном у него за спиной.

Это был тот же голос, который он слышал пять минут назад, когда кто-то сказал ему, что для него здесь уже все закончилось. Уилл попытался обернуться, но стражники его удержали.

— Как вас зовут?

— Том Митчелл.

— Добро пожаловать, Том, на Шаббат. Скажите, чему мы обязаны удовольствием принимать вас в Краун-Хайтсе?

— Я здесь по заданию редакции журнала «Нью-Йорк». Собираюсь написать очерк о хасидской общине. Это наш новый проект, называется «Грани жизни».

— Забавно. А почему вы появились здесь именно сегодня, а не в какую-нибудь другую субботу?

— Мне только на этой неделе поручили написать материал.

— Почему не позвонили, не предупредили о своем визите?

— Если честно, я сегодня хотел здесь просто осмотреться.

— По-шпионить?

— Не совсем так, — возразил Уилл. Ребята, которые давили ему на плечи, казалось, всей тяжестью своих молодых тел, явно переигрывали. — Я журналист, работаю как умею… Послушайте, нельзя ли не давить на меня так сильно? У меня позвоночник не железный!

— Мистер Митчелл, мне очень не хочется, чтобы у вас сразу сложилось превратное представление о Краун-Хайтсе и его обитателях. Мы чтим законы гостеприимства и рады любому. У нас прекрасные отношения со средствами массовой информации. Скажем так, раз в месяц к нам наведывается представитель «Нью-Йорк таймс». Что касается вас, то мы действительно были вынуждены несколько отступить от правил радушия и гостеприимства. А знаете почему? Дело в том, что я вам не верю.

— Что же я могу поделать? Я на самом деле журналист.

— На самом деле, мистер Митчелл, кто-то пытается совать нос не в свои дела. И у меня такое ощущение, что этот «кто-то» — вы. Нет, не пытайтесь подняться. Расслабьтесь. В конце концов, наступило время Шаббата. У всех у нас за плечами трудная неделя. Все мы заслужили отдых и покой, не так ли? Давайте поговорим спокойно и не торопясь. Итак… Вы имели продолжительную беседу с Шимоном Шмуэлем, и он, конечно, рассказал вам много интересного о быте и нравах этой общины.

«Они следили за мной с самого начала!»

— Да, так и было.

— Он говорил вам, как высоко мы чтим Шаббат и необходимость его неукоснительного соблюдения?

Уилл промолчал.

— Мистер Митчелл?

— Говорил.

— Вам известно, что во время Шаббата нам запрещено носить с собой что-либо?

— Да, Сэнди… то есть Шимон… говорил об этом.

— Запрещено не только отягощать себя каким-либо грузом и трудиться, но даже пользоваться электричеством. Лампы, которые освещают эту комнату, были включены до наступления Шаббата и будут выключены после его завершения. Таковы правила. Никто из евреев не посмеет прикоснуться к этому выключателю в ближайшие двадцать четыре часа. Может быть, вы обратили внимание, мистер Митчелл, что в том помещении ни у кого не было ни камер, ни фотоаппаратов. То, что происходит там, не подлежит фиксации на какую бы то ни было пленку. Может быть, вы думаете, что никто никогда не хотел это заснять? Ошибаетесь. Такие просьбы от прессы поступают к нам каждую пятницу.

Теперь, когда говоривший произнес уже довольно продолжительную речь, в голове у Уилла начал складываться его образ. Во-первых, с ним говорил явно американец, хотя его произношение несколько отличалось от произношения выросшего на Западе Сэнди. Похоже, он уроженец Нью-Йорка. Ему вдруг представилось лицо Мела Брукса и голос Леонарда Коэна… Может, он похож на них?

— Мистер Митчелл, вы меня слушаете?

— У меня нет с собой ни камеры, ни фотоаппарата, если вы на это намекаете.

— Нет-нет, я не об этом. Скорее я намекаю на некую звукозаписывающую аппаратуру, которая может быть укрыта у вас под одеждой.

Уилл усмехнулся: «Ну ищи, ищи…» Ничего, кроме блокнота, у него с собой не было. Нет, он не имел никакого предубеждения против использования диктофонов. Скорее Уилл был просто ленив. Писать интервью на пленку, потом расшифровывать его… Слишком много мороки. Диктофон он брал с собой лишь в исключительных случаях, когда в материале необходимо было использовать обширные цитаты.

— У меня нет с собой диктофона. Но с другой стороны, если бы он даже был… это что, преступление?

Его вдруг резко сдернули со скамейки и заставили подняться. Тот стражник, что стоял слева от него — более молодой и смуглый, чем его напарник, — был явно за главного. Уилла быстро и профессионально обыскали. С головы до ног. Поначалу ему стало смешно, но потом он вдруг понял: они ищут вовсе не диктофон, а микрофон и провода прослушки, которой пользуются в полиции и ФБР. Неужели они думают, что он федеральный агент, тайком пробравшийся в их общину?

Кстати, вполне может быть. В конце концов, это они похитили Бет и вправе ждать расплаты. Уилл попытался взглянуть на свое появление в Краун-Хайтсе их глазами. Действительно, он выглядел подозрительно. Пришел, никого не предупредив, прикинулся репортером, начал расспрашивать людей…

— Все чисто… — сказал стражник. У него было ярко выраженное восточное произношение. Израильтянин, не иначе.

— Только это, — добавил рыжебородый, помахивая перед собой обнаруженным у Уилла блокнотом. Рыжебородый передал его невидимому собеседнику Уилла, самого же Уилла без особых церемоний швырнули обратно на скамейку.

Он сидел и слушал, как чужие пальцы неспешно листают страницы его личного блокнота, куда никто, кроме него, никогда не заглядывал. Он испугался, Сэнди предлагал ему оставить все вещи у него дома. Рюкзачок Уилл оставил, а блокнотик все же захватил. И еще думал, что поступил очень хитро. Идиот!

Молчание становилось гнетущим. У Уилла вспотели ладони и затекла спина. Он лихорадочно соображал, что именно могло выдать его. Вроде бы ничего. Многие владельцы блокнотов надписывают их, тем самым закрепляя свое право собственности. Иные даже заполняют первую страничку, где предлагается личная анкета. Уиллу всегда было лень тратить на это время, и сейчас он мысленно себя похвалил.

Другое дело — сами, записи, которых в блокноте было до черта и часть из которых он сделал прямо сегодня, пока шлялся по Краун-Хайтсу. Кто знает, что они скажут этому невидимому человеку. Может, и ничего плохого. Во всяком случае, из них будет видно, что он действительно журналист. «Так почему же я так встревожился?..» Уилл внешне ничем не выдавал своих терзаний, просто сидел, тупо уставившись прямо перед собой, и молча ждал, когда все это закончится.