Сэм Борн - Праведники

Неизвестный мучитель вновь схватил его за плечи, собираясь окунуть в ледяную воду.

— Стойте! — успел крикнуть Уилл. — Хватит!

— Мне кажется, вам будет нелишне узнать кое-какие подробности об иудаизме, — вновь услышал он спокойный голос ребе. В ушах звенело, и Уиллу приходилось напрягать слух, чтобы различать речь человека, который, очевидно, стоял от него не далее чем в двух-трех шагах. — Иудаизм категорически осуждает убийство. «Не убий!» — гласит шестая заповедь. Что она означает? Пожелание? Рекомендацию? Нет, это приказ, который говорит: убивать нельзя. Никого и никогда.

Ребе сделал долгую паузу, словно ожидая от Уилла реакции. Ее не последовало, и тогда он продолжил:

— Приходилось ли вам, мистер Митчелл, слышать знаменитое изречение: «Спасая жизнь человека, ты спасаешь все человечество»? Для Ха-Шема нет ничего более святого и более ценного, чем жизнь. Я хочу, чтобы вы это четко поняли. В душе каждого отдельно взятого индивидуума заключена душа всего рода людского. Все мы — и вы, и я — созданы по образу и подобию Божьему. Вот почему мы так любим повторять расхожую фразу о священной неприкосновенности жизни. Она давно стала клише. Люди произносят эти слова, не задумываясь над ними и не вкладывая в них реального смысла. А он есть. — Ребе говорил с почти музыкальными интонациями. Он был прирожденным оратором. — И он буквален. Жизнь каждого человека священна, ибо она часть Божественного. Тот, кто убивает человека, пытается тем самым убить Бога. Иудаизм запрещает убийство во всех случаях… Но бывают и исключения.

Лицо Уилла одеревенело и ничего не выражало, но в сердце вновь прокатилась волна животного страха.

— Убийство в целях самообороны — самое очевидное из них. Но не единственное. В иудаизме есть термин «пикуах нефеш». Он апеллирует к спасению души. И он также является императивом. Ты не должен останавливаться ни перед чем ради спасения души человеческой. Пока ты преследуешь эту цель, тебе позволено практически все. Раввинов часто спрашивают: может ли еврей есть свинину? И как вы думаете, что отвечают раввины? Они отвечают: да, может! Безусловно, может! Если еврей оказался на необитаемом острове, где нет другой пищи, он может убить свинью и съесть ее во имя спасения своей жизни. Скажу больше: он обязан убить свинью и съесть ее! Это приказ Бога. Он обязан сохранить себе жизнь, и если нет другого способа, должен прибегнуть к этому.

Вновь пауза…

— Возьмем теперь более сложный случай…

В голосе послышались даже некоторые вальяжные нотки, точно ребе был профессором, который принялся объяснять что-то нерадивому студенту и незаметно для себя увлекся. То, что Уилл стоял перед ним на коленях, с завязанными глазами и мокрый с ног до головы, не имело сейчас значения.

— Допустимо ли убийство одного человека во имя сохранения жизни другого? Иудейская традиция вроде бы ясно запрещает это. Если, предположим, кто-то призывает тебя совершить убийство для того, чтобы выжить, а ты иудей, — ты окажешься перед драматичнейшей дилеммой. Но если речь идет о правилах пикуах нефеш и о маньяке? Он разгуливает на свободе. Он выследил невинных и намерен покончить с ними. Мы знаем, что, если уничтожим его, невинные будут жить. Имеем ли мы право на убийство в такой ситуации? Да, имеем, потому что речь идет о человеке, которого иудеи называют «родеф». В буквальном переводе — преследующий, то есть человек, который гонится за другим человеком, чтобы убить его. Остановить родефа-убийцу, преследующего жертву, может и должен каждый, кто становится свидетелем этой погони. И если единственный способ остановить родефа — убийство, любой может сделать это, не рискуя, что его осудят.

Уиллу не удалось согреться, но дрожь в теле по крайней мере прошла.

— Теперь еще более усложним исходную ситуацию. Что, если человек, о котором мы говорим, не является убийцей в прямом смысле этого слова, но его дальнейшее существование так или иначе может привести к гибели других людей? Что нам делать? Можем ли мы причинить вред этому неубийце? Можем ли мы лишить его жизни? Наши ученые мужи пытаются разрешить эту дилемму не первое столетие. Вы даже не представляете, сколько копий было сломано по этому поводу! С другой стороны, знатоки Талмуда спорят и не по таким вопросам. Вы будете смеяться, мистер Митчелл, но мне известно о многодневном споре относительно канонической длины домашнего очага: один ученый говорил, что нельзя допускать устройства очага, длина которого превышает столько-то локтей, другой с этим не соглашался. Впрочем, не будем отвлекаться… Дилемма, с которой мы начали, носит этический характер. Я лично провел немало времени в раздумьях, пытаясь разрешить ее. И в конце концов пришел к выводу, которым собираюсь теперь доверительно поделиться с вами. Итак, я глубоко убежден, что причинение вреда и даже уничтожение человека, который, сам не являясь убийцей, представляет, однако, собой угрозу для жизни других людей, более чем допустимо.

Уилл по-прежнему стоял на коленях, поддерживаемый невидимым стражником.

— Если экстраполировать эти рассуждения на ваш случай, мистер Митчелл, то получается следующее… Если я пойму, что имею дело с родефом в вашем лице и что ваше дальнейшее существование угрожает жизни невинных, я… покончу с вами. Пожалуйста, задумайтесь над этим.

В следующую секунду Уилл снова оказался под водой. Холод, боль и звон в ушах немедленно вернулись. Взяв себя в руки, Уилл принялся отсчитывать секунды. В прошлые разы каждое погружение длилось секунд по пятнадцать — двадцать. Теперь же он насчитал уже больше…

Двадцать… Двадцать пять… Тридцать…

Он дернулся, давая знак своим мучителям, что его пора вынимать. В ответ давление на плечи только усилилось. И тогда запаниковавший Уилл отчаянно забился… Что они задумали? Черт, что у них на уме? Неужели он прочитал ему такую длинную и странную лекцию только для того, чтобы по окончании ее банально утопить?!

Тридцать пять… Сорок…

Разум окончательно смолк, уступив место инстинкту самосохранения. Легкие готовы были взорваться, шум в ушах стал нестерпимым, виски будто стиснуло железными клещами… Напрягая мышцы, он изо всех сил пытался зацепиться за что-нибудь ногами, стряхнуть с себя руки стражника и вырваться на воздух.

Сорок пять… Пятьдесят…

Уилл сбился со счета. Голова, казалось, вот-вот взорвется и мозг, мучительно давивший на виски и глаза, брызнет наружу. Мысли более не подчинялись ему и метались в голове, словно обезумевшие муравьи в муравейнике, на который случайно наступил медведь. На краткий миг перед ним мелькнуло лицо Бет, которое ему больше не суждено увидеть…

Наконец его вытащили, но Уилл уже находился в полубессознательном состоянии и мешком упал наземь. Грудная клетка его вздымалась и опадала, но все это происходило уже будто не с ним. Уилл почти равнодушно прислушивался к хрипам, рвавшимся из его груди, и не был уверен, что это именно его дыхание.