Джесси Болл - Стоит только замолчать [litres]

инт.:С чего нам лучше всего начать?

г-н ода:Я не удивился, когда услышал новость, когда наш сосед сказал мне, что кто-то видел, как моего сына отвезли в полицейский участок. Так и могу вам сказать, господин Болл. Я ничуть не удивился. Если других это застигло врасплох, что ж, меня врасплох не застигло, ничуть.

инт.:Почему вы не удивились? Как вы вообще могли предугадать, что такое случится?

г-н ода:Я всегда знал, что когда-нибудь начнет надвигаться что-то ужасное. До того самого дня жизнь у нас складывалась хорошо. Я жил в тени той вещи, той ужасной вещи, которой не мог видеть никто другой. Но я знал, что она надвигается. Рыбаки – не то что другие люди. Мы можем кое-что определять наперед. Не так, как жрецы. Я не говорю, что мы особенные или заслуживаем уважения. Никакого уважения мы не заслуживаем. Вообще-то можно было бы сказать, что мы ниже всех: шарим в воде ради промысла, который так и не поможет нашим семьям выбиться из нищеты, ради промысла, от которого никогда не будет проку. Но мы кое-что подмечаем, это да. Иногда подмечаем раньше, чем оно случается. Рассчитывать на это нельзя. Это совсем другое, чем знать о чем-то. В этом не находишь пользы, понимаете? Понимаете, вы вообще понимаете хоть что-нибудь, а? Это самое не приносит пользы. Оно в тебе просто есть. Я знал, надвигается что-то серьезное, и когда оно пришло, я увидел: да, это оно. Оно было словно старый друг. Или старый враг. Но сразу чувствовалось, что подготовиться к нему совершенно невозможно. Глупо было бы.

инт.:Итак, вы думали, что Сотацу обречен? Что из него никогда не вышло бы толку?

г-н ода:Он прекрасно ладил с моим братом. Фирма брата чуть не разорилась из-за этого, из-за того, что в ней работал Сотацу. Но они прекрасно ладили.

инт.:Почему вы не навещали сына в участке?

г-н ода:Что вы хотите этим сказать? Я туда ходил. Я пошел туда первый, раньше всех.

инт.:Извините, я это знаю, я хотел сказать, почему вы не навещали его после того первого свидания? Почему вы перестали туда ходить?

г-н ода:Я не поэтому пришел сюда поговорить с вами.

инт.:Вы пришли с чем-то другим, о чем хотите поговорить?

г-н ода:Да. Да.

инт.:Что ж, скажите то, что хотите мне сказать. Я готов выслушать все, что вы имеете сказать.

г-н ода:Господин Болл, мой сын был больной. Он был больной всю жизнь. Один раз, в младенчестве, он заболел. Жена это отрицает, но она дура. Как-то он плакал две недели подряд, и у него посинела голова. Он выздоровел, но так и не стал прежним. У него всегда была эта болезнь, в чем бы она ни состояла. Он думал, что все время слышит звон колокольчиков. Это у него было от болезни. Вот почему он постоянно ставил пластинки. Хотел вытеснить его из своей головы.

инт.:Об этом больше никто не упоминает, ни словом.

г-н ода:Не стоит вам слушать других. Это вот что мы говорим, что я вам сейчас говорю, – вот вам кое-что, что вам пригодится. Вот о чем мы говорим.

инт.:Понимаю. Вы уже говорили об этом.

г-н ода:Должно быть, другие не могли это заметить, но я-то всегда. Я всегда мог заметить, что он собирается сделать глупость. Он становился весь синий, такой, каким я его помнил по младенчеству. Как будто его душат, но ничего подобного, и тогда знаешь, просто знаешь: сейчас он сделает то, о чем все пожалеют. И тут он это делал. Конечно, он и прощения никогда не просил потом. Он что-нибудь такое проделывал, вот, например, забывал со мной поздороваться, когда я приходил. Я просто смотрел на него пристально, смотрел и ждал, и чем дольше я смотрел, тем лучше видел, как в нем накапливается это самое. И тогда, вместо того, чтобы сказать хоть что-нибудь, хоть что-то, он просто вскакивал и выбегал за дверь. И Дзиро тоже выбегал. Что бы он ни проделывал, Дзиро проделывал то же самое. Правда, у Дзиро не хватало соображения, а у Оды иногда хватало. Хотя теперь сложно сказать, кто из них хуже кончил.

инт.:Вы сердитесь на Дзиро за какой-то его поступок?

г-н ода:Вы сюда приезжаете, и кажется, будто вы намерены что-то исправить, но либо то, что поломалось, – часть чего-то, чего больше нет, либо вы ничего толкового не делаете с тем, что пока цело. Не знаю, зачем я пришел вести с вами разговоры.

инт.:Пожалуйста, позвольте мне просто задать вам несколько вопросов. Вы как-то сказали, после несчастного случая, когда вы лежали в больнице, вы сказали…

г-н ода:Это выдумка моей жены. В больнице я не лежал. Ничего такого не знаю. Это она такое иногда говорит. С чего только взяла, не знаю.

инт.:Хорошо. Итак… Говорят, что вы запретили всем родным навещать Сотацу и говорить о нем. Что вы сильно рассердились на Сотацу и больше не хотели, чтобы он был членом вашей семьи, что вы четко велели дочери, жене и сыну не разговаривать с ним и не навещать его. Это правда?

г-н ода:Я думаю, вы не… я думаю, я дум…

[ От инт . Тут г-н Ода встал и в крайней растерянности направился из двора на улицу, иногда останавливаясь, чтобы сказать мне, что мне не следует разговаривать с его женой, сыном и дочерью, что его сыну нельзя верить, что он не понимает, зачем я вообще приехал. Я извинился перед ним за доставленное беспокойство и сказал, что воспользуюсь его свидетельством точно так же, как и любыми другими свидетельствами, которые мне удастся собрать, потому что хочу воссоздать целостную картину. Он сказал, что эта идея никуда не годится, что ничего целостного нет, что мне лучше уехать отсюда.]

В следующей части я представлю вашему вниманию серию репортажей с процесса Оды, которую тогда перепечатывало множество газет по всей Японии. Их автор, Ко Эйдзи, был известным журналистом и пленял читателей своим своеобычным стилем. Однако во время этого процесса Ко в основном четко разделял факты и их оценки. Всю серию его репортажей я цитировать не стану – приведу лишь выдержки, которых достаточно, чтобы явственно показать, что именно происходило.

Статьи Ко, из которых складывается серия, можно подразделить так:

1. Портреты основных действующих лиц:

а. Ода Сотацу

б. Судья Y.

в. Судья X.

г. Судья Z.

д. Обвинитель W.

ж. Защитник U.

2. Описания эмоциональной атмосферы, в которой проходил процесс

3. Хроника текущих событий:

a) что происходило в зале суда;

б) что примечательного происходило в тюрьме;

в) оглашение приговора, расставание с Одой Сотацу.

Совершенно очевидно, что Ко Эйдзи относился к Оде Сотацу с предубеждением. Пожалуйста, поймите: даже если бы журналист относился к Оде иначе, практически невозможно вообразить, чтобы в те времена он писал статьи с демонстративной непредвзятостью. А я не думаю, что Ко относился к Оде без предубеждения. Полагаю, Ко писал то, что действительно думал. В любом случае, налицо был простой факт: регион Сакаи весь кипел. Мне хочется верить, что, если бы я описывал события одновременно с тем, как они разворачивались, мне удалось бы сохранить беспристрастность и проявить чуть больше милосердия, чем проявил Ко Эйдзи. Вероятно, я зря на себя надеюсь, это лишь самообман. Пожалуй, мы частенько (причем постфактум) критикуем комментарии к боксерским матчам, но – такова незамысловатая правда жизни – комментатор обязан говорить без умолку, даже если ему чего-то не видно, даже если он занял крайне неудачную точку обзора относительно боксеров.