Джесси Болл - Стоит только замолчать [litres]

Также я должен отметить, что “Ко” – это псевдоним. Отсылка к одному из принципов игры го: прежде чем совершить ход назад, на конкретный участок игрового поля, за который идет борьба, игрок должен переставить камень на любом другом участке поля. Итак, Ко Эйдзи позиционировал себя как любитель всего заковыристого. Решайте сами, заслуживает ли он имени, которым себя нарек. Кстати, этот репортаж публиковали газеты не только в префектуре Осака, но и по всей Японии.

Рыбацкий сын Ода Сотацу. Двадцать девять лет. Продукт образовательной системы префектуры Осака. Что у него была за работа? Клерк в прядильно-ниточной индустрии. Прошло несколько недель с тех пор, как он был изолирован от общества. За что конкретно? Он обвиняется в похищении и, возможно, убийстве одиннадцати наших сограждан. Этот молодой человек, этот тихий субъект – по слухам, он даже сознался в преступлениях. А теперь представлю вашему вниманию словесный набросок к портрету Оды, сидящему в зале суда под суровыми взглядами трех судей.

Волосы острижены довольно коротко – возможно, специально ради судебного процесса. По слухам, они были длинные, когда его взяли. Он ерзает на стуле, одетый в дешевенький костюм, про такие костюмы кто-то сказал: “разве что для эшафота”. Роста он небольшого, а его впалые щеки выражают, хотя бы отчасти, ту свирепость, которая должна таиться за его безобидной наружностью. Сильнее всего прочего, то, что больше всего леденит кровь наблюдателю, – отталкивающий холод его глаз. Кажется, ни одна фраза, кто бы ее ни произнес, не трогает его сердце. Он окружен сферой холода, отторгающей любой контакт с людьми. Посмотрим, удастся ли ему сохранить такое выражение лица, когда в финале процесса судьи произнесут приговор.

Вошел первым. По форме подбородка, очертаниям плеч видно, какой у него сильный характер. Подмечаешь: первым делом Игути вперяет взгляд в г-на Оду и уже не сводит с него глаз, словно ястреб, заметивший мышь. Его многолетний стаж блестящей работы в судебных учреждениях рекомендует его нам с наилучшей стороны.

Судья Ханда – относительно новоиспеченный, но повидал немало трудных и запутанных дел и вынес много судьбоносных и справедливых решений. Известен своим поведением на процессе Мисаки в 1975 году, в то время газеты его превозносили. С тех пор неуклонно продолжает работать добросовестно. Если господин Ода видит благоприятный фактор для себя в том, что судья Ханда относительно молод, то его оптимизму остается лишь подивиться.

Когда обращаешься к читателям из региона Сакаи, описывать этого человека излишне. Благодаря вездесущему присутствию в общественно-политической сфере и щедрости он – превосходный образец для подражания, с которого должны брать пример и наше юношество, и те из нас, кто пока способен меняться к лучшему. Он активно трудится и как университетский профессор, и на своем поприще в суде, его участие очевидно идет на пользу данному судебному процессу. Он высок ростом, известен привычкой при рассмотрении дела держать себя рукой за локоть (как можно было видеть в прошлом году на знаменитом, великолепном рисунке из зала суда, сделанном художником Харуной).

Вряд ли интересы общества можно было бы отстаивать еще удачнее, чем их отстаивают на этом процессе.

Прокурор, который одно время мог похвастаться стопроцентной долей обвинительных приговоров, человек, с которым много лет консультируются коллеги-юристы из отдаленных округов, интересуясь его безапелляционными мнениями, обвинитель Саито прибыл на этот процесс, окруженный наивозможно глубоким уважением. По слухам, проведенное им предварительное следствие привело его к еще одному неотвратимому обвинительному приговору.

Какой эффект это возымеет, мы еще увидим. Рассказывают, что в молодости Саито походил на цаплю. Говорилось ли это в шутку или чтобы подчеркнуть его достоинство – разве может кто ответить? Если он остается цаплей, то это цапля, летящая высоко. Когда он опускается вниз, разгребать топи криминального мира, тем самым он идет на самопожертвование ради нашего общего блага.

На протяжении пятнадцати лет работы бесстрастный Утияма, стремясь к совершенству, считал, что установить истину – превыше всего. Его крепкое сложение и лицо силача должны действовать на общественность успокаивающе; он ничего не предпринимает без мысли о потерпевших, населении, правосудии и окончательном оправдании преступника. Среди коллег хорошо известен, составил себе прекрасную репутацию. Мы предвкушаем его работу на этом судебном процессе.

Оду Сотацу вводят в зал. Он садится на стул. Он, обвинитель Саито и защитник Утияма ждут, пока войдут судьи. Один за другим судьи входят в зал и рассаживаются. Ходит слух, что г-н Ода, находясь под стражей в полицейском участке, отказывался говорить. В радикальных изданиях некоторые пишут, что с ним обращались дурно, и эта оценка, вполне возможно, подтверждается плохим самочувствием, внешние приметы какового у него заметны. Однако противники этой оценки поспешили бы возразить, что, вполне возможно, здоровье у него подорвано угрызениями совести. В чем бы ни была причина, мы увидим, продолжит ли он отмалчиваться и на судебном процессе.

Обвинитель и защитник подходят к судьям. Очевидно, что-то обсуждается. Они возвращаются на свои места. Обвинитель излагает свое обвинительное заключение. Ода Сотацу обвиняется в похищении и убийстве одиннадцати человек. Когда зачитываются обвинения, г-н Ода остается безразличен. Костяшки его пальцев не белеют, зрачки не расширяются, он и бровью не ведет. Он совершенно равнодушен.

Ничто, кажется, не трогает его, когда говорит обвинитель Саито, даже когда зачитывается вслух обличающий документ, собственноручно подписанный господином Одой еще до того, как его арестовала полиция. Это признание, но это не признание, должным образом подписанное и заверенное второй подписью, как предписывают правовые нормы. Оно, возможно, доказывает его вину, но может ли оно считаться равносильным подлинному признанию, к которому преступник приходит мало-помалу, – вот вопрос, который со временем прояснится.