Борис Воробьев - Искатель, 2019 № 02

Дыхание Гурского в трубке прервали короткие гудки. Ремин, поколебавшись, ткнул в зеленую трубку на экране, но его поджидали только прерывистые сигналы, словно сеть была перегружена. Он отложил телефон, ожидая, что Гурский перезвонит, но экран оставался темен, как озеро в лесной чаще.

Опять он почувствовал себя беззащитным маленьким мальчиком, бабушка которого общается с невидимым безмолвным собеседником, а комната вокруг залита настолько ярким солнечным светом, что больно глазам. Ремин старался рассмотреть за этим сиянием, с кем же разговаривает его бабушка, чьи руки заняты чисткой молодого картофеля, но кроме яркого света и рассеянных в этом свете пылинок не видел ничего. Ему не было и десяти, и в этом возрасте любопытство совершенно необоримо. Ремин тоже хотел быть, как бабушка, тоже хотел разговаривать с невидимками, и вот именно сейчас ему показалось, что из потоков света начинает выступать смутный силуэт, а в ушах начинает звучать тихий невнятный шепот. Бабушка нагнулась за очередной картофелиной, и нож опять зашуршал по кожуре.

— Бабушка, бабушка, я его слышу, — зашептал Ремин.

Шепот в его голове все никак не хотел складываться в слова. Он точно помнил, что страха никакого не было, только радость от того, что он стал таким же, как бабушка.

Ремин не помнил, действительно ли он услышал что-то и удалось ли ему рассмотреть фигуру в танце сияющих пылинок, но с тех пор он очень долгое время прислушивался к тишине ил и к посторонним разговорам, причем не к самому смыслу слов, но к звукам голоса. Ему казалось, что откуда-то из самой сути тишины или звуковых колебаний с ним общаются невидимки. Из-за этого он часто молча сидел, уставившись в одну точку, полузакрыв глаза. В классе его дразнили, считали странным. Ремин отмалчивался, качал головой, но продолжал слушать. Только на летних каникулах он мог подолгу лежать на пахучей траве, уставившись в небо, и никто его не беспокоил. Только, кажется, ему так и не удалось услышать ничего определенного. Он спрашивал у бабушки, как ему научиться слышать и слушать, но она ничего ему не объясняла.

— А если я все-таки смогу их расслышать? — спросил Ремин однажды перед самым отъездом.

— Притворись нормальным, — ответила бабушка.

С тех пор Ремин только и делал, что притворялся нормальным. Воспоминания назойливы, как мухи. И если от мух можно избавиться с помощью дихлофоса, липких ловушек или просто уйдя в другую комнату, то воспоминания не отстанут даже на другом континенте. Ремин включил ноутбук и несколько минут читал деловую почту, прежде чем память успокоилась. Телефон по-прежнему молчал, Ремин даже несколько раз проверял, есть ли связь, но сигнал был силен и устойчив.

Корпус телефона согрелся в его руке. Ремин, поколебавшись, легонько прикоснулся к экрану напротив имени Гурского. Вызов пошел, но гудков в трубке не было. Через десяток секунд вызов прекратился, экран потух.

Ремин отложил телефон. Это даже хорошо, что не получилось дозвониться, есть время все обдумать самому. Гурский был компьютерщиком, не верил во всякие сверхъестественные штуки, даже посмеялся над Рем иным, когда тот однажды, после пары пропущенных в барс стаканов, ударился в детские вспоминания. Значит, вчера вечером он видел что-то или кого-то. Но и Ремин видел примерно то же самое, в то же время, только в двадцати километрах.

Ремин сидел на стуле, глядя в потолок. Что-то пошло не так, что-то пошло не так. вертелось в его мозгу. Слишком непонятное совпадение, похожее на дурацкий розыгрыш.

В дверь без стука просунулась чья-то голова. Ремин, не сдержавшись, грубо выругался, и голова исчезла. За стенами кабинета разгорался рабочий день, а Ремин был уже вымотан физически и морально. Он с трудом поборол в себе желание запереть дверь изнутри, забаррикадироваться. Каждый раз, когда в коридоре слышались шаги, сердце Ремина замирало, как маленький испуганный зверь. Он был смешон самому себе, но ничего поделать с этим не мог.

Периодически ему приносили документы на подпись, он водил ручкой, не читая. На обед не выходил, перебившись найденными в дальнем углу нижнего ящика крекерами, а когда понадобилось выйти в туалет, он крался вдоль стены, как актер в шпионском боевике.

Ремин позорно сбежал с работы за два часа до окончания рабочего дня под аккомпанемент систолического шума. Постепенно в нем крепла уверенность, что Крылов вырвался из царства мертвых обратно в мир живых в поисках мести. Дорога в это время была свободна, и Ремин, позабыв об осторожности, несколько раз набрал номер Гурского, но трубку на той стороне никто не снимал. Ремин то и дело смотрел в зеркала заднего вида, но видел там только редкие автомобили, мирно следующие по своим полосам, безвредные и блестящие на солнце, как навозные жуки.

Он хотел заехать прямо к Гурскому, но решил повременить, мало ли, почему тот не выходит на связь. Не щадя подвески, Ремин заехал в ворота. В доме из оружия были только ножи, из которых самый опасный — сантоку, но этот нож не уважал Ремина, так и норовя отрубить какой-нибудь палец во время нарезки салата. Отбиваться таким от воскресшего мертвеца себе дороже.

Он плотно запер все двери и окна и стал ждать наступления темноты. Нудное ожидание помогали скрасить мягкое кожаное кресло, основательно запылившееся за время ремонта, и стакан с кальвадосом. Ремин с трудом развернул кресло лицом к двери в сад и сел, сразу почувствовав себя в объемистом кожаном сиденье маленьким и скрюченным эмбрионом. Бутылку он поставил рядом и периодически подливал, когда стакан пустел. Трезвый рассудок сегодня ни к чему.

Ремин не заметил, как задремал. Вязкая, неприятная, навеянная алкоголем дремота окружила его, кресло под ним пульсировало, как большое больное сердце. Сквозь эту пульсацию пробивалось постороннее тихое гудение, и Ремин понял, что звонит его телефон. Не глядя на номер, он нажал зеленый прямоугольник на экране.

— Але.

Тихий голос Гурского на той стороне:

— Это я. Извини, что не мог ответить, села батарея.

Спросонья Ремину с трудом удалось восстановить цепь предшествующих событий. Помутившимся взглядом он посмотрел на дверь в сад, но за ней кроме предзакатных сумерек не было ничего.

— У тебя все в порядке? — спросил Ремин.

— Жду ночи, — ответил Гурский. — Приготовил три литра кофе, не собираюсь ложиться спать.

Они распрощались, и Ремин заглянул в стакан. Он был пуст, в темноте гостиной ему пришлось поднести бутылку к глазам, чтобы увидеть, что там еще осталась треть. За свою жизнь он принял уже слишком много подобного лекарства, так что еще несколько унций не повредят. Ремин долго целился горлышком бутылки, чтобы не пролить ни капли. Это была последняя бутылка кальвадоса, и, кроме водки, другого алкоголя в доме не оставалось.