Борис Воробьев - Искатель, 2019 № 02

Коридор манил его. Ремин, поправив рубашку и ремень, с опаской направился к задней двери. Теперь в нее бил утренний свет, и отпечаток ладони был прекрасно виден, со всеми своими папиллярными узорами. Правая рука. Ремин приложил к стеклу свою левую и удивился: его ладонь оказалась больше. Мало ли какой бомж бродил по участкам в поисках пропитания, а Ремин его спугнул. Редко, но такие случаи здесь бывали, особенно зимой. Ремин открыл дверь, вышел на террасу. День обещал быть солнечным, но прохладным, пахло утренней свежестью. Никаких следов, кроме нескольких небольших комочков земли, разбросанных по террасе, не осталось. Кусты за забором чуть шевельнулись, но Ремин даже не успел напрячься, как до его лица донеслось легкое движение воздуха, пробравшегося в дом и шевельнувшего музыку ветра в проеме двери.

Он закрыл дверь. Конечно, это просто глупые страхи, расшатанные нервы. Он поедет на работу, и все будет в порядке. Крылова никогда не найдут, они с Гурским будут очень осторожны и на время затаятся, а дальше время покажет. Он решил, что сотрет отпечаток позже, вечером, когда вернется из офиса. Ремин вышел обратно в кухню, по пути отметив, что не мешало бы убраться, вымыть пол и вытереть пыль, а в мойке громоздилась гора невымытой посуды. «Или нанять домработницу», — подумал Ремин.

В гостиной заметно посветлело, и Ремин решил выезжать. За ночь какая-то крупная птица успела нагадить прямо на середину капота, и Ремин потратил несколько минут на то, чтобы удалить засохшее гуано. Уже на выезде из поселка с ясного неба хлынул ливень, но быстро стих. Ремин тихо порадовался, что ему не придется по раскисшему грунту выбираться на асфальтированную дорогу. Он включил радио, заквакало что-то русско-попсовое, но сегодня его это не раздражало. Нечего бояться, нечего бояться, повторял Ремин. Детство осталось далеко, минувшее его не достанет, прах его предков давно обратился землей, правой и корнями деревьев. И пить нужно поменьше, напомнил себе Ремин, спьяну чего только не померещится.

Он привычно давил на педали и крутил руль, но мысли его были заняты совсем другим. Нужно будет позвонить Гурскому с какого-нибудь рабочего телефона, лучше не со своего этажа. У маркетологов и рекламистов постоянно толчется тьма посторонних, а в бухгалтерии всегда спокойно, особенно после обеда.

На дорогу налетел еще один шквал дождя, и окружающие столбы и дома на мгновение скрылись за плотной водяной пеленой. Издали и сверху мигал воспаленный светофорный глаз. Ремин снизил скорость, дворники с трудом справлялись с потоками воды на лобовом стекле. Он внезапно очутился один посреди залитого водой пространства, не имевшего краев и границ. Даже сигнал светофора потух, не сменившись ни желтым, ни зеленым. Даже радио стало передавать что-то заунывное и леденящее душу.

Дождь закончился так же внезапно, как и начался. Засмотревшись на девушку в насквозь мокрой блузке, Ремин едва не пропустил нужный поворот. На парковке оказалось пусто. Ремин поднялся в свой кабинет по лестнице (он считал, что это полезно для сердца), прошел по слабо освещенному коридору к дверям своего кабинета. Почему-то он был уверен, что дверь окажется открыта, а кабинет разорен, но все было в порядке. Он в очередной раз подивился пессимистичности своей натуры, но тут его отвлекло зудение мобильника в кармане. Незнакомый номер.

— Алло, — сказал Ремин, закрывая дверь кабинета.

Молчание, только кто-то тяжело дышит в телефон на той стороне реальности.

— Это ты? — голос Гурского был очень тих и непохож на его привычный грубоватый и развязный тон, каким бармены обычно разговаривают с выпивохами-завсегдатаями. Ремин остановился у стола, не зная, садиться ему или нет.

— Я видел его, — прошептал в трубку Гурский, и наступила абсолютная тишина, даже дыхания не стало слышно. Сердце Ремина вело себя спокойно, но, может быть, это было затишье перед ураганом. Он положил портфель на стол и решил сесть, не откидываясь на спинку, как сделал бы, если бы собеседником был кто-нибудь из деловых партнеров. В трубке опять послышалось тихое дыхание и какое-то потрескивание.

— Кого видел? — спросил Ремин как можно спокойнее. Портфель лежал на самом краю стола, и он аккуратно поправил его, теперь его внутренний перфекционист стал доволен.

— Крылова, — прошептал Гурский. — Живого.

Эта неожиданная рифма прозвучала неуместно и глупо, как оргастический стон во время литургии. У Ремина резко зачесался левый глаз, он принялся с остервенением тереть его, слушая в трубке хриплое дыхание Гурского.

— Он приходил вчера, — тихо сказала трубка, — пытался залезть в дом, а потом исчез.

Зудящий глаз — неотъемлемый элемент реальности. «Глаз чешется, значит, я не сплю», — думал Ремин. В коридоре послышались шаги, хлопанье двери. Еще какая-то ранняя пташка прилетела к кормушке.

— Это был не он, — сказал Ремин. — Тебе показалось.

Ему очень хотелось быть спокойным и уверенным в себе, сильным и бесстрашным. В трубке раздавалось что-то похожее на сдавленное всхлипывание. Раньше Гурский не производил впечатления человека, способного на такое проявление чувств. Ему страшно, злорадно подумал Ремин, пусть побоится. Раньше бояться приходилось самому Ремину, рисковать, мошенничать и скрывать свои действия, а Гурский работал на подхвате, обеспечивал поддержку, не подставляясь под удар. Это новое злорадное чувство подавило в Ремине страх перед перспективой столкнуться с потусторонним лицом к лицу. Конечно же, он не признается Гурскому в том, что видел у себя вечером на террасе.

— Это нервы, — сказал Ремин как можно спокойнее, как будто нервы — это просто маленькие докучливые насекомые вроде клопов.

— Это он, — сказал Гурский, — я узнал его. Это мог быть только он.

— Ты видел его лицо? — Глаз опять нестерпимо зачесался, словно один из клопоообразных нервов забрался под веко.

Гурский молчал, трубка пригрелась в ладони, как маленький зверек.

— Нет, — тихо ответил он, — там было темно, но фигура, движения…

— Ты видел его лицо?

— Нет, — сказал Гурский с нажимом, — но я считаю, что это мог быть только Крылов.

— С чего ты это взял? Это не мог быть он, ты знаешь почему.

У Ремина немного отлегло от сердца. Все это просто совпадение, случайность. Наверняка Гурский просто напился, а чем еще ему заниматься в своей глухомани, и с пьяных глаз ему померещилось то, чего не может быть в природе.

Опять длительное молчание. Наконец Гурский сказал:

— Не знаю. Но я уверен, что это точно был он.

«Идиот! — захотелось крикнуть Ремину. — Какое право ты имеешь говорить мне об этом!» — но он сдержался. Ему показалось, что Гурский явно не в себе, как бывает после приема сильных лекарств.