Борис Воробьев - Искатель, 2019 № 02

Странно было слушать исповедь Митяя. Хотя чему удивляться? Прошедшая война унесла миллионы людей, внесла сумятицу в головы и обесценила само понятие «жизнь». По провинциальным городкам и селениям до сих пор гуляют недобитые банды, привыкшие к раздольному течению дней. В столицу и то иной раз приезжают гастролеры, такие как Меченый сотоварищи. С одной стороны, благодарить надо индуса за уменьшение количества преступников, а с другой — закон есть закон, и не позволено его нарушать ни крестьянину, ни мешанину, ни чиновнику, ни иностранному граждaнину. Так можно дойти до безобразного состояния и уничтожать тех, кто косо посмотрел, в газете неправильную статью опубликовал или среди приятелей рассказал историю про власть предержащих.

У Кирпичникова окончательно разболелась голова, и он поручил вести дальнейшие допросы помощнику начальника первой бригады Дорошевичу. Низенький, с залысинами на круглой голове, Алексей Тимофеевич владел голубыми чистыми глазами и неподражаемой улыбкой артиста-сердцееда, а ко всему прочему, тихим вкрадчивым голосом.

— В каком направлении вести, так сказать, наступление? — спросил он у Аркадия Аркадьевича.

Начальник уголовного розыска набросал несколько главных вопросов, а остальное, сказал он, по усмотрению. Ты, Алексей Тимофеевич, делал обыск в магазине, поэтому, мол, знаешь, в каком направлении спрашивать.

Только вышел из камеры допросов — и боль как рукой сняло, то ли духота, то ли рассказы арестованных повлияли. Аркадий Аркадьевич помассировал виски пальцами. Боль не возвращалась. И он распорядился, чтобы к нему в кабинет привели раненного в магазине бандита. Дежурный в ответ напомнил о звонке от генерала Игнатьева. Честно говоря, телефонировать надо, но особого желания не наблюдалось.

Можаев, по прозвищу Свой, вошел в кабинет с висящей на перевязи рукой и до того бледным лицом, что казалось, оно высечено из коринфского мрамора. Обессиленно опустился на стул, стараясь не смотреть на Кирпичникова, при взгляде которого его бросало в дрожь и охватывала паника. Перед глазами стоял дикий взгляд у выхода из подвала, когда у Кирилла закралась мысль, что всё, жизнь сейчас оборвется. Страшен был в тот миг начальник уголовного розыска, страшен и непредсказуем, как почувствовал Можаев.

Аркадий Аркадьевич чувствовал себя хорошо. Не верилось, что головная боль так вот неожиданно пропадет.

— Твое имя?

— Мое? — Свой не ожидал такого вопроса, но не мог сообразить, говорить истинное или соврать.

— Свое я знаю, — кивнул Кирпичников. — Твое.

— Вы Меченого взяли?

— Зачем тебе?

Свой промолчал.

— Имя.

— Кирилл Можаев.

— Кирилл, значит. Что, Кирилл, поведаешь мне: с кем и зачем ты приехал в столицу?

— Если Меченого взяли, то, видимо, все уже знаете.

— Господи, что вы за люди такие! Крутитесь ужами, пока друг дружке ногу подставляете и гадаете, что соучастник уголовке поведал. Так?

— А что на себя лишку брать? — Слова Можаеву давались с трудом. Ключица ныла, и бандит кривился при каждом слове.

— Мне от тебя много не надо, расскажешь и пойдешь к доктору, а если будешь молчать, пеняй на себя. Мне перестрелки среди белого дня, практически в центре города, не нужны, да и бандиты, — Аркадий Аркадьевич указал пальцем в Своего, — в сущности, тоже. Мне только в отчете надо одну фразу добавить: убит при задержании. Делов-то? — начальник уголовного розыска скривил губы в улыбке. — Поверь, чернил у меня хватит.

Можаев сглотнул слюну.

— Что вы хотите?

— Сколько вас приехало в столицу?

— Четверо, — Можаев ответил сразу, без раздумий.

— Кто?

— Я, Меченый, Иван и Викеша.

— Викеша — это который на телеге ждал?

— Да.

— Иван, как я понимаю, это тот, кто при перестрелке пулю получил?

— Он.

— Больше никого не было?

Свой покачал головой.

— Как полные имена и фамилии Викеши и Ивана.

— Я не интересовался, да мне и без надобности.

— Хорошо, а тебя как прозвали?

— Свой.

— Что Меченый про дело говорил?

— Что верное, что только оружием напугать, так сами в телегу все погрузят.

— Про хозяина магазина что-нибудь говорил?

— Сказал, что иностранец с большой мошной.

— С кем Меченый в столице встречался?

— Не знаю, он сам уходил, сам приходил, нас к своим делам столичным не прилаживал. Говорил только по делу и ничего лишнего. Меченый — он сам в себе, скрытный.

— Так.

Кирпичников вызвал конвойного, приказал отвести Своего в камеру и вызвать еще раз врача. Аркадий Аркадьевич и сам не понял, для чего приказал привести Можаева. Может быть, проверял сведения, выданные Меченым, чтобы сопоставить и понять, всю правду тот сказал или нет.

В одном деле оказалось множество нитей: и Меченый, действующий по принципу «вор у вора дубинку украл», и Бабар (ладно бы скупал картины и ценности, но ведь организует кражи с помощью еще одного бандита, Митяя Одноглазого), и исполнители. В какой яме их искать?

Аркадий Аркадьевич поднял телефонную трубку и назвал номер. После соединения ответил адъютант.

Кирпичников представился.

В голосе офицера звучало обычное равнодушие, столь присущее пресыщенному жизнью и исполнением желаний человеку.

— Николай Константинович выражает вам благодарность за столь быстрое завершение дела.

— Но…

Аркадий Аркадьевич прямо-таки видел перед собой улыбающееся лицо, тонкие усики над бескровными губами и ехидные огоньки в глазах.

— Нам известно все происходящее в столице, хотя Николай Константинович выражает беспокойство, что в деле замешан подданный иностранного государства, воевавшего с нами рука об руку.

Кирпичников не ответил, а только сильнее сжал телефонную трубку.

— Аркадий Аркадьевич, в соседнем краю, — адъютант старался избегать нового названия Эстляндской губернии, — произошло преступление, и вам поручено произвести следствие по убийству.

— Я могу послать сотрудников для проведения дознания?

— Александр Федорович высказал пожелание, чтобы именно вы провели следствие.

— Понятно, — проговорил начальник уголовного розыска, поправляя очки.

24 февраля 1918 года Эстляндская губерния, как и соседние Лифляндская и Курляндская, провозгласили, с попустительства слабых на тот момент центральных властей, республики в составе Российской державы. Эстляндская стала называться Эстонской, Лифляндская — Латвийской, а Курляндская — Литовской.

Каждая из вновь образованных национальных республик имела парламент или сейм, своего президента, но с полным подчинением Верховному Правителю. Заключение договоров с другими странами без соответствующей резолюции считалось изменой и каралось согласно закону.