Журнал «Искатель» - Искатель, 2019 № 01

Заперев Алиджанова в карцере, все облегченно вздохнули, а Дубов и полковнике наслаждением закурили.

— Да-а, ну и карусель, — покачал головой Соколов, — вроде бы вновь наметился труп, но неожиданно, на твое счастье, Саша, он ожил. Просто мистика какая-то. Наверное, такое может происходить только здесь, в Бутырке, проклятом Богом месте. Но как бы там ни было, раз в конце концов нет трупа, то сотрудникам прокуратуры здесь делать нечего. И уж теперь нас ничто не удержит.

— До сих пор не могу прийти в себя, — откровенно признался начальник СИЗО и, вытянув перед собой руку, показал, как она дрожит. — Не уразумею, что за чертовщина вселилась в Бутырку?! Может быть, это когда-то должно было начаться. Ведь сколько здесь грешных душ человеческих рассталось со своим физическим телом! А маньяк-то этот меня, старого тюремщика, просто поразил. Вначале еле ноги переставлял, а теперь носится козлом и пуля его не берет.

— А все же здорово ты рисковал, стреляя в него, — заметил Соколов. — А если бы он не ожил? Пришлось бы мне заводить на своего друга уголовное дело за превышение пределов необходимой обороны. Это самое малое.

— Ожил бы, — довольно уверенно махнул рукой полковник, — после того как Жираф всадил, словно штык, заточку в живот Боксеру и тот остался живым, я понял, что мы имеем дело с каким-то аномальным явлением. Хотя объяснить это явление пока не могу, но полагаю, медицинская комиссия разберется.

— У медицинской комиссии в носу не кругло, — резко бросил Григорий и посмотрел на удивленных коллеге вызовом. — Ничего она не определит. Бьюсь об заклад. В том, что трое подследственных в Бутырке стали ходячими трупами, виноват только я один и никто другой! — Хотя в глубине души Григорий не собирался откровенничать, но накопившееся нервное напряжение подтолкнуло его на это. Когда он произнес эти слова и осознал, что именно сказал, то понял, что теперь должен будет все рассказать подробно начальнику следственного отдела. Но, конечно, не здесь, не в этом ужасном изоляторе. Скорее отсюда, скорее! И он, нетерпеливо посмотрев на Соколова, просительно вымолвил: — Василий Андреевич, прошу вас, пойдемте на свежий воздух!

— Разумеется, — кивнул Соколов, пристально разглядывая своего подчиненного, словно редкую картину на выставке. — Однако почему ты вину за эти странные происшествия берешь на себя? В чем дело, Григорий? У тебя что, крыша съехала?

Полковник сдвинул фуражку на затылок и с сочувствием посмотрел на Григория.

— Ты, парень, сильно перенервничал. Как говорят блатные, шел паровозом. А это большая нагрузка на психику. Тебе просто надо хорошенько отдохнуть. Ты молодой, а поэтому впечатлительный. Меня-то ничем не проймешь. По мне, пусть хоть целый отряд инопланетян приходит в Бутырку. Я не удивлюсь и всем найду место в камерах. Может быть, это и не очень хорошо, но я действительно задубел на своей работе.

— Это очень долго объяснять, Василий Андреевич, — ответил Григорий Соколову, пропустив мимо ушей замечание полковника. — Сейчас у меня только одно желание: как можно быстрее покинуть это мрачное и страшное заведение.

— К этому желанию полностью присоединяюсь, — ответил Соколов и протянул руку Волкову. — Пока, Сашенька, еще увидимся. Мы пошли.

— Похоже, ребята, вы совсем спеклись, — усмехнулся начальник СИЗО, пожимая на прощание руку Соколову, а затем Григорию. — Счастливо. Я вас провожу.

И вот они за пределами Бутырки. Свобода! Столица жила своей кипучей жизнью, забыв о Бутырском следственном изоляторе. Григорий почувствовал такую радость от ощущения свободы, что остановился на тротуаре и, вдохнув полной грудью чистый воздух, посмотрел на небо. Оно было голубым и бездонным. День разгулялся.

— Что с тобой? — улыбнулся Соколов, изучающе посмотрев на коллегу. — Со стороны можно подумать, что ты вышел на волю после десятилетней отсидки.

— А мне и двух часов хватило, чтобы до мозга костей прочувствовать весь ужас пребывания подследственных в этом СИЗО, — выдохнул Григорий. — Не пожелал бы и врагу попасть сюда. — Он некоторое время смотрел в глаза Соколову, потом, выдержав выжидательный взгляд своего начальника, сказал: — Василий Андреевич, я должен исповедаться.

— Исповедаться?! — прищурился Соколов. — В таком случае тебе надо пойти в церковь. — Василий Андреевич сказал это вроде как в шутку, но взгляд его посерьезнел и в нем обозначилась тревога. — Что-нибудь очень серьезное, Гриш?

— Да. И до такой степени, Василий Андреевич, что опасаюсь, как бы вы не приняли меня за сумасшедшего.

— Даже так?! — вскинул брови Соколов. — Что ж, я всегда готов выслушать тебя самым внимательным образом. Но, конечно, не на тротуаре. Кафе подойдет? Попутно и пообедаем. Кстати, за углом есть приличное заведеньице — «В гостях у Тамары». Неплохо готовят.

Вскоре они расположились в уютных креслах за дальним столиком полупустого кафе.

— Предлагаю вначале поесть, а затем обсудить возникшие проблемы, — дружески улыбнулся Василий Андреевич, стараясь казаться беззаботным, но внутренне собрался, поняв, что разговор предстоит не из легких. Он хорошо знал терпеливый характер Григория и был уверен, что по пустякам тот не стал бы его беспокоить. Что же так «достало» его подчиненного? — Смотри меню и брось хмуриться. Что будем заказывать?

— Мне все равно.

Заказали салат из крабов, борщ с мясом, котлеты из баранины с жареным картофелем и кофе. От предложенного официанткой вина «Старый замок» наотрез отказались.

Ели молча. Заметив, что Григорий, с трудом осилив половину борща, стал лениво ковырять вилкой котлету, Соколов приказал:

— Ешь! И не раскисай. Ты же следователь.

— Не могу, аппетит совсем пропал, — вздохнул Григорий и отложил вилку.

— Ешь! — строго потребовал Василий Андреевич. — Ты ведь не красная девица. Не позволяй хандре брать над собой верх ни при каких обстоятельствах.

И Григорий заставил себя съесть второе. Когда принялись за кофе, Соколов, дружески улыбнувшись, сказал:

— А вот под этот чудесный напиток можно и о проблемах поговорить. Кофе отлично проясняет голову.

— Я не знаю, с чего и начать, Василий Андреевич, — глубоко вздохнул Григорий и пригубил кофе. — В общем, я считаю себя преступником…

— Оригинальное начало, — заметил Соколов, отпив большой глоток. — Преступление, как нам с тобой известно со студенческой скамьи, это следствие чего-то, каких-то предшествующих обстоятельств, если, конечно, это не преступление по неосторожности, которое может быть неожиданным для себя самого. Так что будет лучше, если ты начнешь свой рассказ с самого начала, с того, что предшествовало твоему преступлению. Позволь, дружище, предположить, что ты хочешь начать с того момента, как на тебя налетел смерч?