Песах Амнуэль - Искатель, 2019 № 03

Из кабинки донесся тоненький писк. А через мгновение дверца открылась. Марина Столярова сидела на закрытом крышкой унитазе и, закрыв лицо руками, плакала навзрыд.

— Ну что вы, что вы, голубушка!

Екатерина Андреевна обхватила руками ее голову и прижала к себе. Марина уткнулась ей в живот и зарыдала еще громче, словно выплескивая все те страдания, которые пришлось долгое время носить в себе.

— Вот вы, значит, какая, женщина в черном! Ну что ж, Марина Дмитриевна. — Завадский уткнулся подбородком в сцепленные пальцы рук. — Мы вас очень внимательно слушаем.

Марина сидела напротив него на стуле, опустив голову и уставившись на прожженную в линолеуме дырку. Дырке этой было уже лет десять или двадцать, появилась она еще тогда, когда в кабинетах можно было курить и кто-то, вероятно, уронил на пол зажженную сигарету. Может, кто-то из своих, а может — потерпевший или, наоборот, подозреваемый, неважно — им когда-то тоже разрешали здесь курить. Екатерина Андреевна настояла, чтобы допрос проводился в кабинете, а не в специальной допросной комнате, где атмосфера была настолько гнетущая, что ей зачастую самой хотелось признаться в совершении какого-нибудь преступления или, по крайней мере, неблаговидного поступка. Романова и Чайкин сидели сбоку и пытливо смотрели на задержанную.

— Когда мне сообщили, что Вера… погибла, я сразу приехала, — начала свой рассказ Марина. — Похороны. Хлопоты. Денег у меня было очень мало, хорошо с Вериной работы помогли — я бы одна это не осилила… Мы ведь с ней вдвоем остались, папа с мамой давно умерли, мне еще шестнадцать было, а Вере — восемнадцать. Она сразу пошла работать на кондитерскую фабрику, а меня отправила учиться в техникум. Так что я у нас в семье одна образованная. После учебы тоже пошла на кондитерскую фабрику, в службу охраны — у меня специальность «обслуживание охранных систем». Но денег все равно не хватало. Вот Вера и решила податься в столицу, ей кто-то из знакомых посоветовал. Я ее отговаривала, но она все равно уехала. И все хорошо у нее тут сложилось, деньги неплохие зарабатывать стала, квартиру сняла. Я к ней два раза приезжала. Потом она решила, что нам обеим надо жить в Москве, решила взять ипотеку… И вот… — Марина наконец подняла голову и взглянула на Завадского. — В общем, я телеграмму получила. Приехала. А потом узнала, что в убийстве Веры подозревают этого… гада. Даже суд был, я была на заседании. Только это все таким фарсом оказалось. Ведь было совершенно очевидно, что он виновен, но никто даже не попытался это доказать. Мне так обидно стало, и я решила сама это сделать. Сначала я устроилась на работу в его фирму секретарем. Я узнала, что на этой должности никто надолго не задерживается, а главное, что берут на нее только блондинок. Странно, правда? Оказывается, отдел кадров специально не брал на должность секретаря Мардасова брюнеток, потому что у него на них… не знаю, как сказать. В общем, он ни одной брюнетки пропустить не может, у него это что-то вроде мании было. А блондинок он терпеть не мог. Поэтому при любой возможности выгонял с работы. Так и со мной вышло. Но я успела многое узнать… Простите, можно мне мою сумку?

— Зачем это? — поинтересовался Завадский.

— Там глюкометр. Мне кажется, у меня сахар высокий. Надо измерить. — Она взглянула на Екатерину Андреевну, словно ища поддержки, потом снова посмотрела на Завадского и пояснила: — Диабет.

— Да, конечно! — спохватился Завадский. — Чайкин, подай. Марина достала из сумки прибор и сделала экспресс-анализ крови.

— Нужно сделать укол, — сказала она.

— Делайте, — разрешил Завадский и отвернулся.

Чайкин сделал вид, что тоже отвернулся, а сам продолжал коситься на Марину, которая тем временем задрала кофточку и делала укол себе в живот, за что и получил локтем в бок от бдительной Екатерины Андреевны.

— А еще узнала, что он собирается отмечать юбилей своей компании и устраивает по этому поводу большой фуршет, — продолжила Марина, вернув Чайкину свою сумку. — Правда, не знала где и когда. Но я позвонила его новой секретарше и все выяснила. Дату и место — гостиница «Славянка». Тогда я устроилась туда на работу. Мне было нужно подловить его где-нибудь, чтобы остаться с ним наедине. Нигде больше этого сделать было нельзя.

— Позвольте, — перебила ее Екатерина Андреевна. — А вы не боялись, что Мардасов вас узнает?

— Я была уверена, что он меня вообще не помнит. Мне кажется, он даже ни разу не посмотрел на меня, пока я у него работала. Я же не брюнетка.

— Поэтому вам понадобился этот маскарад с париком и вечерним платьем? — уточнил Завадский.

— Да, мне нужно было, чтобы он обратил на меня внимание, — пояснила Марина, — чтоб хотя бы ненадолго потерял над собой контроль.

— И лучшего места вы не нашли? — Завадский хмыкнул. — Знаете, если б ко мне в сортир ворвалась молодая женщина, я бы тоже потерял над собой контроль. И не важно, брюнетка она или блондинка.

— Но мне нужно было, чтобы он признался!

— Признался в чем?

— В убийстве Веры. Я переоделась и ждала, когда он пойдет в туалет.

— Значит, вы не ждали его там?

— Нет, я ждала в лобби, оттуда хорошо видно коридор, который ведет к туалетам.

— А как вам удалось отключить камеру видеонаблюдения? — спросил Чайкин. — Ведь на записи вас нет!

— Лазерная указка.

— Вы ослепили камеру лазерной указкой?

— Да, я знала, что это даст мне по крайней мере пять секунд — достаточно, чтобы проскочить незамеченной.

— Потрясающе! — воскликнула Екатерина Андреевна.

— Умно! — согласился Завадский.

— Сначала Мардасов меня не заметил, — продолжала Марина, — но когда я вошла следом за ним в кабинку, он, конечно, на мгновение опешил. А потом решил, что я одна из гостей и хочу с ним… Боже! Даже вспомнить противно. Он стал ко мне приставать. Я… я пыталась делать вид, что этого и добивалась. Кое-как я усадила его и сделала вид, что хочу… Господи! — что хочу раздеться. Он опять стал хватать меня своими потными руками. У меня под платьем, в чулке, был спрятан шприц с инсулином. Я выхватила его, воткнула ему в шею и сказала, что в шприце кислота, и если он сейчас же не признается в убийстве Веры, я вколю ему ее и… Он замер, а потом как зарычит! Кто ты, мол, такая? А я: сестра Веры, которую ты, подонок, убил. А он: ах ты… ну, нехорошее слово сказал. И сестра, говорит, твоя такая же. Ее, говорит, Прохнул и тебя замочу. И как дернется! Я испугалась и случайно на поршень шприца надавила. Он как будто удивился. А потом вдруг побагровел, захрипел, глаза налились. Я хотела выбежать, но услышала, что кто-то вошел, и прикрыла дверку. А этот… Мардасов мордой своей потной в меня уткнулся, губами слюнявыми шевелит, будто сказать что-то хочет. Я его сильней прижала, чтобы тот, кто вошел, ничего не услышал. А он, Мардасов, вдруг обмяк. Я подумала, отключился. В смысле, сознание потерял. Хотела уйти, а тот, который вошел, слышу, воду включил. Пришлось ждать. Гляжу, а Мардасов не дышит. Ну тут я, конечно, запаниковала. Дверку приоткрыла, а там Фрайман. Я его хорошо помнила, он слепой совсем. Вижу, без очков стоит. Значит, не узнает. Шприц вытерла, чтоб отпечатков не было, и, сама не знаю зачем, ему в карман сунула. И ушла. В женский туалет. Кое-как пришла в себя. Потом побежала в служебную комнату. Конечно, камеру по дороге снова ослепила. Переоделась и вернулась на стойку администрации. Пыталась спрятать парик и платье, но у меня так дрожали руки, что я никак не могла завернуть их в пакет. А тут вы еще появились. — Марина взглянула на Екатерину Андреевну.