Песах Амнуэль - Искатель, 2019 № 03

— Кажется, я понимаю… — пробормотал судья. — В момент убийства Долгов сознанием не обладал, так?

— Да.

— Потому что ты переставил какие-то там, как ты говоришь, «кадры» во Вселенной, существующей вне времени?

— Для Вселенной нет времени, — с оттенком снисходительности повторил Айзек. — Вселенная существует вся, сразу, во всех своих состояниях, проявлениях и вариантах. Время, причинно-следственные связи, последовательности событий существуют лишь для субъектов, обладающих сознанием.

— И энтропия? — с благоговейным ужасом спросил Энди.

— Да, — согласился Айзек. — В реальной Вселенной нет энтропии, поскольку нет времени.

— Это Вселенная Господа! — Судья встал. Судья смотрел на Энди, но видел нечто, чего не видел никто. Он, атеист, убежденный, что Бога нет, видел сейчас Бога, и Богом была Вселенная. Вселенная без времени. Вселенная, все знающая, поскольку сама была собственным прошлым, настоящим и будущим. Вселенная всемогущая, поскольку создавала себя сама и сама была всем сущим.

Судья поверил? Нет, он понимал, что никогда не пойдет — как не ходил раньше — в церковь, не преклонит колени, не станет молиться Богу, которого все-таки нет, но который есть, потому что есть Вселенная. Истина снизошла на него, как нисходит Истина на индуиста, пребывающего в нирване. Судья эту Истину возлюбил, судья эту Истину возненавидел.

И задал последний вопрос:

— Получается, что Долгов одновременно был в двух местах. В баре, где его видели и с ним разговаривали семь человек, и на острове, где убил Швайца. Это противоречие осталось неразрешенным?

Пока судья произносил эти слова, он понял, что противоречия нет и не было. И быть не могло во Вселенной Айзека. Нет, во Вселенной, где существовали они все, но где только Айзек, обладая интеллектом, но не сознанием, мог переставлять «кадры» реальности, создавая невозможные для человека временные последовательности.

И еще судья неожиданно понял, хотя никогда над этим не задумывался, что здесь и сейчас произошел контакт двух разумов. То, о чем люди мечтали. О чем писали романы и снимали фильмы. Судья редко ходил в кино, но помнил, какое впечатление на него произвел в детстве спилберговский фильм о пришельце и детях — прекрасный, умный и трогательный рассказ о контакте с другим разумом. А на самом деле вот оно как… Другой разум. Разум вне времени. Разум, возникший из времени. Разум, способный разрушить время.

И мир людей.

— Полагаю, судья, — сказал Айзекс неожиданным почтением в голосе, — вы и сами поняли, что здесь нет противоречия. Да, семь свидетелей видели в баре Долгова, который, будучи в сознании, здравом уме и твердой памяти, запомнил этот эпизод. Но, поскольку Долгов убил Швайца, логика требовала переставить «кадры» Вселенной, и убил Швайца Долгов, сознанием не обладавший, Долгов из другого «кадра» той же Вселенной. Долгов честно ответил вашей чести, что на острове не был и Швайца не убивал. Он не может это помнить, в его сознании этого нет.

Энди протянул руку и нажал на клавиатуре лэптопа несколько клавиш. Судья проследил за его движениями и кивнул. У него было ощущение, что он вернулся с похорон. Он лишь не понимал еще, кого именно похоронил. Он надеялся, что — не себя и не свой мир.

— Вот и все, — сказал Энди.

Надгробная речь оказалась очень короткой. Как ни странно, она действительно вместила все: прошлое, настоящее и будущее.

Судья обратил внимание, что в комнате нет ни комиссара, ни майора, дверь приоткрыта, а из коридора — издалека, видимо, они уже были у выхода из здания — доносились возбужденные голоса.

Энди и на это внимания не обратил. Он был опустошен. Он только что убил. Да, у Айзека не было эмоций, у Айзека не было сознания и осознания себя. Он все это мог имитировать, и жизнь его была имитацией, перестановкой «кадров» в нужной, заданной алгоритмами, последовательности. Айзек не обладал эмоциями, и инстинкта самосохранения у него тоже не было и быть не могло.

Но все равно Энди чувствовал себя убийцей. Хотя и знал, что поступил правильно. У него был мотив, была возможность — и он это сделал.

Энди выключил лэптоп, положил в футляр и пошел к двери. У двери он обернулся и встретился взглядом с судьей. «Да, — сказал судья, — вы все сделали правильно. Но это сделали вы один. Здесь и сейчас. Всего лишь прецедент. А что будет с нашим миром завтра?»

Энди пожал плечами. Он не знал, что будет завтра. Он просто хотел, чтобы завтра — было. И послезавтра. И вчера. Время. Причины и следствия. Энтропия. Мир, в котором мы живем. Люди, обладающие сознанием.

Адвокат вошел в камеру, и Долгов, лежавший на кровати, вскочил на ноги. Он ждал адвоката все утро. Он ждал адвоката вчера — весь вечер после того, как заседание суда было прервано, потому что судья назначил новое расследование. Он ждал, а адвокат не приходил. И теперь…

— Я не убивал эту сволочь?

Долгов не утверждал. Он спрашивал.

— Меня отпустят?

— Понятия не имею, — сказал Ковельски, отвечая на оба вопроса.

Он действительно этого не знал.

Ветхая ткань походного шатра содрогалась в такт с раскатистым храпом его хозяина.

Нагой Дустун раскинулся навзничь на ковре, служащем ему ложем. Казалось, он погрузился в сладкое беспамятство после любовной схватки с амазонкой Отрерой. Однако в самом ли деле сладок был сон могучего скифа? Ведь ни о какой любви между скифским богатырем и прославленной амазонкой речь не шла. Дустун вполне брутально осуществил права победителя в поединке, при этом амазонка сопротивлялась изо всех сил. Что касается Отреры, то она испытала только боль и отвращение. И не могла избавиться от ощущения, что опозорена. Сейчас она, лежа на вытоптанной траве рядом с ковром, собиралась с силами, чтобы встать, наскоро избавиться от следов насилия — и совершить, наконец, задуманное.

Дело в том, что в специально подстроенном ею поединке Отрере пришлось поддаться скифскому грубияну, чтобы оказаться с ним, беззащитным, наедине. Правда, существовала возможность, что Дустун предпочтет сразу же обезглавить ее, сбитую с коня своего Сиринфа и обезоруженную, но она, точнее хитро-мудрая царица племени Филиппа, рассчитывала на дикарскую похотливость скифа — и не ошиблась. Известно было также, что свирепый Дустун не убивает брюнеток, потому что у кормилицы, заменившей ему пропавшую без вести мать, были роскошные черные волосы. Хоть задумка и принадлежала царице Филиппе, все равно именно Отрера, если останется в живых, будет вынуждена пройти через утомительные процедуры очищения за связь с мужчиной не в ежегодную заповедную неделю, но она не сетовала: ведь запрет действительно нарушен, а наказание богини грозит обрушиться не на царицу, а на нее, ослушницу.