Евгения Михайлова - Струны черной души

По тому снимку, который показал мне Сергей в больнице, мне показалось, что адвокат Петров выбран им не столько по внешнему сходству с Игорем, сколько по принадлежности к одному типу.

Ум, корректность, доминирующее во всем чувство меры и невызывающая, неброская внешняя привлекательность. Эти очень редко встречающиеся качества сразу расположили меня к Игорю, примерно к этому я была готова, назначив встречу у себя адвокату Петрову.

Только на этот раз я включила в себе новый уровень самозащиты — знание о том, что все это может быть ложным.

Мы договорились, что он приедет в два часа дня.

Дневной свет наиболее беспощаден для взаимного изучения.

Мне требовалось проверить два момента. Возникнет ли между нами эмоциональное понимание моих проблем, и в какой степени меня станет раздражать новое лицо в моей странной армии неизвестного назначения.

У меня есть частный сыщик, официальный следователь, если дело дойдет до суда, наш иск поддержит обвинитель. Для чего же мне адвокат?

Следствию и суду он понадобится, чтобы отбивать контраргументы защиты ответчиков. А мне…

Мне нужно, наверное, чтобы кто-то разбивал сомнения и вовремя сумел остановить нашу общую несправедливость.

Я облачилась в свой самый скучный серый балахон, даже не попыталась запудрить или замазать очень заметные при дневном свете шрамы на лице, волосы стянула аптечной резинкой. Взглянула на себя мельком в зеркало: не женщина, а сухая, плоская функция, бланк казенного протокола с перечнем пунктов.

Ровно в два я открыла дверь на звонок. Мы обменялись сдержанными кивками приветствия, я провела его в гостиную. Поставила на журнальный столик между двумя креслами бутылку минералки и два стакана. Зажгла торшер с тремя сильными лампами.

Петров взглянул на меня с ироничным интересом:

— Я полагаю, моя задача — смотреть в глаза? Нет возражений.

Потом он очень коротко, лаконично, в логичном порядке изложил то, что узнал от Сергея, прочитал в материалах по делу. От него, кстати, я узнала, что Хорхе Кастандо, поставщик устриц моей тете, обслуживает также и папу Эльвиры Сергеевой, дипломата в отставке, который живет сейчас в Испании.

Сережа не успел мне сказать.

За эти минуты я успела заметить, насколько адвокат Петров отличается внешне и по поверхностным проявлениям от Игоря. В чем-то, видимо, противоположность. В нем не было ожидаемой адвокатской обходительности, он не старался быть обтекаемым и гладким в формулировках и выводах.

И внешне — да, сухощавое, правильное лицо, но под широким лбом с глубокими линиями морщин, под темными бровями и ресницами — очень темный, острый взгляд, который, кажется, может взорваться в любой момент.

Я узнала в нем собственную скрытую ярость и ждала паузы, чтобы сказать «спасибо, нет».

Мне незачем усиливать свой яд, большей концентрации не бывает.

— Я так понимаю, главным подозреваемым становится Игорь Сергеев. От его мотивов следствие тянет ниточки к прошлым делам — убийство вашего мужа и гибель дочери. В целом раскрывается заговор довольно большого и влиятельного круга людей. Мне хотелось бы услышать ваши требования к адвокату в подобном процессе, — сказал он.

— Идея проста, — ответила я. — Если мы решим, что врагов нужно добить, — их нужно добить. Но если я вдруг решу, что нужно остановиться, если мне все это покажется безумием, — нужно встать на пути лавины, всего того, что мы заварили. Полагаю, ни один адвокат на это не пойдет. Спасибо за встречу, я так и думала.

— Пожалуйста. — Петров встал. — Ничего, что я согласен на условие?

— Я подумаю, хорошо?

Мы вышли в прихожую. Петров был высокий, широкие плечи и крупные руки, как будто человек знает, что такое тяжелый физический труд. Он взглянул на меня серьезно и строго, без малейшей симпатии. Сама не знаю, почему я вдруг произнесла:

— Мы с Игорем Сергеевым — любовники. Я пошла на это, когда мы уже подозревали его в заговоре против моей семьи.

— Я понял, — ответил он. — Можете не сомневаться в том, что я все забуду, переступив этот порог.

— Нет. Не забывайте. Я решила. Вернитесь, давайте подпишем договор. Мне не найти более тяжелого и упрямого человека, чем вы. Я такие вещи вижу сразу. А с легким у меня ничего не получится.

Павлова оставалась у следствия главным и почти прямым свидетелем убийства Миронова. Ее показания были едва ли не основными в деле смерти Коврова, предполагаемого убийцы.

Ее охраняли, опекали, обращались исключительно терпеливо, имея в виду склонность к депрессии и угрозы суицидом, на которые она постоянно намекала.

— Ты понимаешь, — сказал мне Сергей, заглянув однажды вечером. — Я не вижу ни одной причины для нее врать. И в то же время всякий раз во мне поднимается стойкий протест против собственной доверчивости. Так, наверное, бывает: человек с врожденной лживостью в какой-то момент оказывается главным носителем истины по сложным делам. Садись, давай выпьем пива перед тем, как я расскажу о новом откровении Павловой. Можешь поверить, пиво нам понадобится. Для того и купил.

Я сжалась.

Павлова-гнида, это опять что-то по мою душу.

Я поставила на стол стаканы, Сережа вытащил из пакета четыре бутылки пива — две светлого, две темного, — и сунул их в морозилку. Затем сходил в ванную умыться, потом покурил. Достал и открыл две бутылки. Посмотрел на меня взглядом доктора Айболита и произнес:

— Ты права. Она кое-что опять вспомнила, и это касается тебя. Выпей, пожалуйста. Павлова сейчас сомневается в собственной версии о том, что ты убила своего мужа. Более того! Она вспомнила тот день, ту ночь, восстановила по каким-то своим записям: оказывается, у нее есть что-то вроде дневника, — и выдала следующее. В ночь убийства твоего мужа ей якобы позвонил Борис Миронов. Сказал, что соскучился и не может оставаться один. Она, конечно, примчалась. Вспоминает, что он был очень бледным, возбужденным. От него пахло не просто алкоголем. Ей показалось, что это запах чистого спирта. Ну, она типа сначала ни о чем не догадывалась. У них вроде даже была попытка секса, но у него ничего не вышло. И тогда он в качестве оправдания сказал: «Это все из-за нее. Ты понимаешь, я на самом деле влюбился. Таня тоже меня любит. Но если бы я знал, какая бывает на свете подлость и мерзость, то бежал бы от этой семейки куда глаза глядят…»

Сергей сделал длинную паузу и продолжил:

— Павлова говорит, он плакал. Оставим на ее совести мелодраматические подробности. Дальше она утверждает, что он признался в том, будто видел, как отчим приставал к Тане. Миронов пришел к девочке, дома был Анатолий, они оба показались ему странными. Он быстро попрощался и ушел. Его никто не провожал, и он перед тем, как закрыть дверь, отжал и заблокировал язычок замка. Он не захлопнулся. Ну, и вроде вернулся через сорок минут, вроде застал какую-то сцену. Вроде сказал Павловой, что сразу убежал. Приехал домой, выпил, позвонил ей. Марго, она готова дать такие показания следствию: до сегодняшнего дня верила, что ты убила мужа. Но сегодня вспомнила такую деталь. После неудачного секса она мылась в ванной, вытиралась полотенцем, которое висело на горячей трубе. И ясно увидела на нем пятна крови. Испугалась, подумала, что родинку себе сорвала, с нею такое было. Но у нее ничего такого не было. Кровь появилась на полотенце раньше. А раньше им вытирался только Миронов, и оно местами было еще влажное. Когда я выразил сомнения в ее уверенности в дате и времени, она показала мне свою тетрадку с записями. Да, там по датам какие-то обрывочные фразы или слова. Под числом следующего после убийства дня запись: «Полотенце?!»