Евгения Михайлова - Струны черной души

По поводу расходов объясню не по телефону.

Утром я ступила на территорию свободы, уверенная в одном.

Мои движения, поступки, мой вид, мое состояние отслеживаются не только казенными «надзорными органами». Есть куда более опасные наблюдатели. И мы теперь идем друг к другу навстречу. Не знаю точно, ищут ли они сейчас меня, но я точно их ищу.

Я найду.

Такой выбор: или они у меня в руках, или меня нет в этой жизни.

С формальностями своего прохода через все металлоискатели в общество не криминальных элементов, а законопослушных граждан я справилась без особого труда.

Помог опыт контакта с правоохранительной публикой: тут главное — дать сразу понять, что ты знаешь, как обломать их уверенность в своих особых правах на других людей.

Проще говоря: не допустить ни хамства, ни скотства. Свои права я изучила не только по тем книжкам, которых они не читали.

На следующем этапе разобралась с ситуацией на рынке недвижимости, посмотрела цены. Пока чисто теоретически.

Я ведь даже не знаю, какая сумма у меня в колодце.

Стараюсь не думать о том, что там уже нет ничего. Полтора года…

Да, самое смешное. Я ведь вернулась с зарплатой.

Мой возлюбленный строго следил, чтобы меня не обманывали, не обсчитывали, даже премию давали за старание, которого вообще-то не было. Но на какие-то дни хватит.

Я в какой-то момент облегчения даже пошутила. Купила красиво изданный томик Цвейга с хорошими иллюстрациями, вафельный шоколадный торт и отправила посылку своему отряднику.

Написала на книжке: «Помни обо мне, как я о тебе».

Уверена, он сохранит это на всю оставшуюся жизнь. Будет показывать следующим фавориткам.

Когда восстановила права, ездила по разным делам и маршрутам, кроме пути к своему домику.

Наконец, решилась, поехала туда, выбирая самые окольные дороги, петляя, путая следы. Все оказалось на месте.

Дождалась ночи, втащила в багажник и самыми нелогичными путями поехала домой. Холодные и мертвые ноутбуки просто протерла от сырости. Деньги из сейфа вынула, пересчитала.

Нормально, я даже не ожидала.

Четыреста пятьдесят тысяч долларов и триста тысяч рублей. На что-то хватит. Устроила какие-то самодельные тайники — подняв в нескольких местах паркетную доску, сейф выбросила на дальнюю помойку. Особенно не старалась.

Эта не та сумма, из-за которой меня убьют.

Это даже не взяли после убийства Анатолия. И вообще кража для меня будет просто очередной проблемой, но никак не драмой.

К своему милому, терпеливому папе я приехала однажды ночью без предупреждения по телефону.

Да, допускаю прослушку со всех сторон. Вот он изменился. Сгорбился, стал не просто худым, а почти прозрачным. Светлый, тающий человек с облаком серебра над высоким лбом. Сухие, плачущие глаза.

Папа любил Таню даже больше, чем меня.

Только здесь, в родительском доме, я позволила себе оттаять в нежности, печали, приливе беспокойства за близкого человека. Последнего близкого человека.

Только в кровати своего детства спала крепким, забытым сном — таким, в котором горячее тело плывет в жарком тумане снов-грез о том, чего никогда больше не будет.

На следующий день мы обо всем договорились. Папа приедет в Москву и положит в банке на мое имя сумму из сейфа в качестве подарка.

Если кому-то захочется проверить его источники накоплений, тут мы все докажем.

Мой папа строитель, работал в хороших фирмах, неплохо зарабатывал. И всю жизнь у него было хобби — он классный краснодеревщик.

Когда оставил службу, оформился как индивидуальный предприниматель. Работал по заказам, платил налоги. У него бывали и большие суммы.

Другой вопрос в том, что он все мгновенно тратил.

Был не то что коллекционером: просто влюблялся в дорогую гравюру, редкую книжку, чаще всего оказывалось, что его безбожно обманули по цене. Но его это совершенно не беспокоило.

Папа сам выбирал свои сокровища, для него они бесценны.

Я вернулась домой. Мой клад был на месте. Мертвые ноутбуки давили сознание, как могильные плиты. Как искать программиста? Кому все это доверить?

Я долго ничего не предпринимала в этом направлении, пока идея вдруг сама не постучалась в мозг. Как будто прилетела со стороны.

Это должен быть один человек — тот, который поможет открыть тайну ноутбуков, и тот, кто пойдет со мной по следу убийц.

Как быстро свобода съедает время. На зоне день тянулся, как год. А тут два месяца пролетели, как час. Насыщенный час.

Мы с папой многое успели. Просто не было у меня границ, разделяющих дни. Не было ночей для забытья, не было дневного режима, как в бывшей жизни с семьей. Не было даже обычных, неосознанных потребностей: в какое-то время есть, в другое — работать, в третье — отдыхать.

Все теперь стало моей бессонной работой.

Как ее назвать? То ли выживание, то ли подготовка к смертельному прыжку.

А в этой подготовке не было мелочей.

Я привела себя в порядок.

Да, я не похудела, не поблекла, но для того, чтобы прокаленная шкура зэчки стала кожей уверенной, независимой женщины, мне нужно было все изменить в своем внешнем облике. Истребить то, что, возможно, другие люди и не замечали, но я тащила это, как тяжелые кандалы на ногах, петлю на шее.

Это смрад барака, который я ощущала в своих волосах.

В нем разлагаются остатки достоинства вырванных из жизни людей, бывших женщин. Это напряженность всех внутренних органов, как у животных перед забоем. Это стянутость кожи, готовой только к ударам и боли. И злобная затравленность в зрачках.

Но психика женщин очень мобильна, она может приспособиться к внешним изменениям, другим ощущениям, щадящим прикосновениям открытой и позитивной среды. И следствие станет причиной.

Когда я довела свою внешность до совершенства собственных представлений, именно она стала моей печатью, вытеснив клеймо позорного во всех глазах прошлого.

Одно дело убийца, которая смотрит, пахнет, выглядит и даже дышит, как убийца.

Другое — уверенная в себе, ухоженная, в меру доброжелательная, в меру высокомерная женщина.

Это мера ее красоты. Это царство ее власти, влияния на восприятие других людей.

Может, я что-то преувеличиваю, но на меня стали смотреть по-другому даже эти истуканы в разных службах. А бывшие знакомые, в глазах которых я сначала видела только испуг, затаенное презрение и острое любопытство, — они стремительно менялись при встречах. Мои натянутые нервы ловили малейшие выражения в глазах, в движениях, в интонациях.

Я стала роковой женщиной с непостижимой тайной, с никому не понятным, но притягательным в своей порочности опытом.