Марина Крамер - Хирургия мести

Но сегодня я просто не нашла в себе сил заняться внешностью, да и желание поскорее убраться из квартиры тоже не оставило мне шансов.

Ничего, посплю, утром приму душ, накрашусь, волосы уложу, как обычно, и все будет иначе. Возможно.

В квартире Лавровых ничего не изменилось с момента моего последнего приезда. Собственно, в этой квартире ничего не менялось уже лет десять — ровно с тех пор, как Настя потеряла работу.

Тут по-прежнему было чисто и уютно, но и на мебели, и на обоях, и на кафеле в ванной комнате лежала печать какой-то вынужденной старомодности, когда люди хотят, но не могут ничего изменить, а потому стараются хотя бы поддерживать видимость.

Настя всегда была маниакально чистоплотна, едва открыв глаза, хватала тряпку для пыли или принималась чистить и без того блестевшую плиту, прежде чем сварить кофе к завтраку.

Но с каждым годом, и я замечала это, приезжая к ним, этого рвения в ней становилось все меньше и меньше, да и сама она как-то потухла, что ли. Угасла надежда на что-то лучшее. Она больше не искала работу, смирившись с ролью домохозяйки, а Захар то ли не замечал этого, то ли ему так было удобнее.

Он достаточно зарабатывал, чтобы платить домработнице, но зачем, если всегда есть Настя? Логично…

— Я тебе на диване постелила, — объявила Настя, едва мы вошли в квартиру. — Захар, мы вернулись, — крикнула она, совершенно не смущаясь тем, что часы в прихожей показывали половину четвертого.

— Я слышу, — Лавров появился из спальни, сразу обнял меня: — Ну, отлично, что прилетела. Вы голодные?

— Ну ты смотри, — протянула Настя насмешливо. — Неужели соизволил плиту зажечь?

Захар поморщился:

— Не начинай. Я просто запек семгу с картошкой.

— И это кстати, — вмешалась я, почувствовав напряжение между супругами. — Я что-то после коньяка есть захотела.

Настя удивленно посмотрела на меня:

— И давно ты по ночам семгу с картошкой ешь?

— Ну, вот сейчас дебют у меня будет, — просипела я, направляясь в ванную. — Вот руки только вымою.

— А у меня и коньячок имеется, — радостно сообщил уже из кухни Лавров.

— Алкоголик, — процедила вошедшая вслед за мной в ванную Настя.

— Ты чего это? — удивилась я, намыливая руки и подставляя их под струю воды.

— Да ничего! — шепотом проорала Настя. — Заколебал! И так почти каждый день, а теперь еще и повод законный — ты же приехала!

— Я не буду с ним пить.

Настя вдруг осеклась, хлопнула себя по губам ладонью и жалобно посмотрела на меня в зеркало:

— Стась, ты только не обижайся… я не к тому, что ты приехала и будешь его тут спаивать, он и без тебя с этим отлично справляется…

— Я поняла, Настя, расслабься. Я у вас долго не задержусь.

Она опустилась на пушистый коврик у ванны и разревелась. Ничто в жизни не выбивало меня из равновесия так, как ее слезы — ну, не могу я выносить того, как она плачет, некрасиво кривя лицо и сморкаясь в оторванный шмат туалетной бумаги. И эти слезы, которые не текут по щекам, как у всех людей, а брызжут в стороны, как у клоунов в цирке…

Я села рядом на корточки и коснулась ее плеча:

— Настя, ну прекрати, что ты, в самом деле… Я действительно к вам только на три дня, и Лавров тут ни при чем, и слова твои… так и планировалось изначально, я же тебе и по телефону так сказала… ну, что ты ревешь-то?

Настя подняла на меня мокрые глаза со слипшимися от слез ресницами:

— Ты всегда такая! У тебя есть своя жизнь, и для меня там нет места… Для меня вообще нигде нет места, я никому не нужна! Ну, правильно — я кто теперь? Никто! Обслуга, домохозяйка! Вокруг меня одни гении — писатель, журналистка! А я никто, об меня и ноги можно вытирать, правильно!

Я крепко взяла ее пальцами за подбородок, задрала голову и жестко произнесла:

— А ну, прекрати истерику немедленно. Если хочешь, чтобы я осталась, вставай, подбирай сопли, умывайся, и идем в кухню семгу есть. Понятно? Иначе я сейчас же отсюда уеду. Мне не до твоих концертов.

— Конечно… — начала было Настя, но, поняв, что я не пошутила, осеклась и начала вставать: — Все, я поняла… сейчас умоюсь…

Я вышла в кухню, где уже колдовал над столом Захар, раскладывая по тарелкам изумительно пахнущую рыбу и мелкую картошку, всю обсыпанную свежим укропом. Углядев на столе бутылку, я взяла ее за горлышко и вынесла в соседнюю комнату, сунула там за диван и, вернувшись, сказала изумленно проводившему меня взглядом Захару:

— Повода нет.

— Ну по маленькой-то…

— Ты что, не слышишь? Повода нет, а у нас с тобой дела завтра — ведь так?

Лавров сник, но больше на эту тему не заговаривал, и к тому моменту, как успокоившаяся и приведшая себя в порядок Настя присоединилась к нам, выглядел совершенно спокойным и довольным жизнью. Она же, окинув взглядом кухню, обнаружила отсутствие спиртного и едва заметно кивнула мне, одними губами прошептав «спасибо».

За ночной трапезой мы почти не разговаривали, перекидывались ничего не значившими фразами, но напряжение за столом чувствовалось, и я понимала, что одной из его причин являюсь я.

Наверное, это было большой ошибкой с моей стороны явиться в этот дом со своими проблемами, здесь, кажется, и без меня их хватает. Но Захар был нужен мне по двум важным вопросам, и без него я не справлюсь.

Эгоистично?

Наверное.

Но в случае положительного исхода Лавров тоже кое-что поимеет, так что мне, в принципе, нет повода терзаться угрызениями совести.

Несмотря на то, что после выпитого в кафе коньяка почувствовала голод, я не смогла заставить себя положить в рот ни кусочка рыбы, ни ломтика картошки — одна только мысль об этом вызывала спазмы в желудке, и я так и просидела над полной тарелкой, даже не попробовав.

Покончив с едой, Захар сказал, что еще немного поработает, и ушел в спальню, откуда через пару минут раздались энергичные щелчки по клавишам, а мы с Настей остались. Она уселась напротив меня, толкнула дверь, и, когда та закрылась, спросила:

— Тебе хоть немного лучше?

— Да мне и не было плохо, — как можно безразличнее отозвалась я, вставляя в мундштук новую сигарету.

— Казакова, ты ври кому-нибудь другому, а? — попросила Настя. — Я тебя давно знаю, чтобы в это поверить. Явилась ни с того ни с сего, руки трясутся, выглядишь как пугало, шарахаешься от каждой тени, мобильник молчит — и у тебя все в порядке?

Похоже, зря я ее считала всегда рассеянной клушей, не способной к аналитической деятельности… Оказывается, Настя видит многое из того, что я хотела бы скрыть.

— Понимаешь… — я закурила, взвешивая в голове, какую порцию информации могу выдать подруге, чтобы не сказать лишнего. — Вершинин застрелился две недели назад.

— Что? Как это? — захлопала ресницами Настя.

— Ты что, вообще новостей не читаешь и не слышишь? По всем каналам трубили, весь интернет забит. Застрелился прямо в кабинете у себя. Он же под следствием был, должны были сперва от работы отстранить, потом арестовать, но он на опережение сыграл, прямо из табельного пистолета и застрелился, — я передернула плечами, вспомнив снимок, который показал мне следователь — Алексей лежит, навалившись грудью на стол, а вокруг его головы расплылось темное пятно.