Марина Крамер - Хирургия мести

— Мне здесь нравится, — коротко отрапортовал психолог. — Только, кажется, у вас не принято, чтобы психолог покидал свой кабинет.

— В каком смысле?

— Коллеги немного напрягаются, когда я в ординаторскую вхожу. Вы не подумайте только, что я жалуюсь.

— Ну, мы ведь не в песочнице, а я не строгий воспитатель. Возможно, коллеги просто еще не привыкли. Ваш предшественник прекрасно проводил время, свободное от пациентов, в ординаторской. Думаю, со временем все образуется. А как объем работы? Вас устраивает?

— Мне пока немного сложно, все-таки есть специфика, — оживился Иващенко. — Но это интересно. Попадаются сложные люди, я такое люблю. Знаете, как с головоломками — чем труднее задачка, тем интереснее ее решать и тем приятнее победа.

— Я бы не советовала вам относиться к людям как к шарадам.

— Нет, вы не поняли… — заспешил психолог, отставив кружку с кофе. — Я в том смысле…

— Да все я поняла, Иван Владимирович, не волнуйтесь так, — перебила я с улыбкой. — У меня еще будет время оценить методику вашей работы и ее результаты, раз уж отпуск мой закончился.

Наш диалог был прерван появившимся на пороге Васильковым.

Вячеслав Андреевич с ходу обнял меня, не смущаясь присутствием психолога, чмокнул в макушку:

— Отлично выглядите, Аделина Эдуардовна. Не смотрите так, молодой человек, — это относилось уже к Иващенко. — Мы с нашей начальницей знакомы буквально с ее младенчества.

— Ну, это вы преувеличиваете, — улыбнулась я. — А вот лет с двенадцати — точно.

— Все равно — возраст почти бессознательный. Как отпуск?

— Да какой тут отпуск, если меня почти сразу на работу выдернули? Только-только прилетела, думала немного в себя прийти после островов, а тут…

Васильков удивленно посмотрел на меня, сняв очки:

— Слышу новые нотки в голосе. Определенно, кого-то замужество сделало практически нормальной женщиной, а?

— А если без фамильярностей?

— Да разве ж это фамильярности? Удивился просто. Раньше вы таких фраз не произносили, дорогая Аделина Эдуардовна.

— Взрослею, — коротко объявила я, и по тону Васильков понял, что дальше продолжать не стоит. Он действительно хорошо знал меня лет с двенадцати, когда ухаживал за моей мамой. — Так какова все-таки причина моего внезапного возвращения на работу?

— Дело вот в чем, — усаживаясь за стол напротив меня, начал Васильков. — На днях мне позвонил знакомый и попросил устроить консультацию.

— И что — в таком простом вопросе вам понадобилась я?

— Погодите… — Васильков выразительно посмотрел в сторону отвернувшегося к окну психолога, и я поняла, что разговор не предназначен для третьего человека.

— Иван Владимирович, вы не могли бы оставить нас ненадолго? — попросила я, и психолог, кивнув, молча вышел. — Странный он какой-то, ты не находишь, дядя Слава?

— Нахожу. Но давай о психологе потом. Так вот. Знакомый мой попросил проконсультировать женщину. — Васильков выдержал паузу и, перейдя на «ты», как делал всегда, если мы оставались наедине, продолжил: — А тебя я вызвал потому, что речь идет о довольно кардинальных изменениях во внешности. То есть после всех вмешательств клиентка изменится практически до неузнаваемости, понимаешь? И мне кажется, что там есть какой-то криминал.

— С чего ты взял? — я подошла к окну, открыла его и вынула из пачки сигарету.

— Я, как водится, попросил фотографии. Там совершенно нормальная внешность, я бы даже сказал — женщина с изюминкой, красивая, ни единого изъяна, даже если с циркулем сидеть. Следовательно, изменения во внешности ей необходимы для чего-то другого.

— И ты решил не брать на себя такую ответственность, а переложить ее на мои плечи, да? — насмешливо спросила я, выпуская дым в окно.

— Я решил, что ты, как глава клиники, должна сама взглянуть и решить, берется клиника за такое или нет.

— Ты озвучил своему знакомому сумму, которую придется выложить за серию подобных операций?

— Конечно. Он, кажется, даже не удивился.

— Действительно, странно, — протянула я. — Но давай сделаем так. Пусть он привозит эту женщину завтра часам к десяти, я ее посмотрю, поговорю с ней, подключу психолога — кстати, и его заодно проверю в работе — и подумаю, стоит ли связываться.

— Хорошо, — кивнул Васильков. — Проконсультируешь и сможешь догулять отпуск.

— Ты прекрасно знаешь, что я никогда не переваливаю свою работу на кого-то. И если решу взять эту пациентку, то оперировать и вести ее буду тоже сама.

— Нет, ничего в тебе замужество не изменило, — с какой-то почти отеческой улыбкой покачал головой Васильков. — Но так, наверное, и лучше.

— Поживем — увидим.

— Как, кстати, новоиспеченный супруг?

— Пока держится, — рассмеялась я.

— Не надумал к нам вернуться?

— Не хочет. Сказал — консультировать могу, но к столу больше не встану.

— Это жаль, хороший ведь хирург, талантливый.

— Я решила не вмешиваться и не настаивать. Пусть пока на кафедре посидит, надеюсь, ему там быстро надоест, и он еще передумает.

— Да, правильно, не дави на него. Матвей взрослый мужик, сам разберется. Но все-таки жаль, что он решил практику оставить, ему, как говорится, дано.

Я нахмурилась.

Васильков в точности повторил вслух то, о чем я думала все это время.

Мне даже представить было сложно, как человек, много лет посвятивший хирургии и достигший там определенных высот, сможет жить без этого, уйдет в преподавание, в теорию. Но Матвей так решил, возможно, он чувствует, что для него в нынешний момент так будет лучше. И уж я-то точно не имею права вмешиваться и как-то влиять на его решение.

Я давно никуда не ездила ночью. Вернее, не сидела за рулем в такое время суток.

Захар настаивал, чтобы я взяла такси, но мне почему-то захотелось поехать на своей машине.

Это, кстати, даст нам со Стасей возможность заехать в какое-нибудь круглосуточное заведение, я выпью кофе, а Стася — пару рюмок коньяка, как делала это всякий раз, приезжая сюда.

Мы обязательно заезжали в кафе, и она заказывала коньяк и какую-нибудь мясную нарезку, говоря, что нормальные люди не закусывают коньяк лимоном, как принято думать.

Я наблюдала за ее свободными движениями, за изящной пластикой рук, за тем, как она чуть откидывает назад голову, делая большой глоток из снифтера — никогда не забывала уточнить официанту, что напиток подают именно в нем, а не в жлобской рюмке, — и втайне восхищалась тем, что внутри себя Стася абсолютно свободна.

У нее нет комплексов, она не страдает от недостатка внимания, она не боится одиночества. Она вообще другая, совершенно не такая, как я, и где-то глубоко в душе я ей завидовала.

Думаю, мало кто из женщин мог бы понять корни моей зависти — Стася не была замужем, у нее не было детей, она постоянно и очень много работала, но при этом выглядела абсолютно счастливой.