Марина Крамер - Хирургия мести

— А я всегда вмешивалась в мужские игры, — пробормотала я, словно споря с внутренним голосом. — Всегда — и ничего, жива. И теперь тоже выживу. Можно подумать, статьи о криминале не грозили мне ничем! Грозили, да еще как — вплоть до сожженной машины, я с тех пор и за руль не садилась ни разу. Но ничего, и это пережила. Значит, в этот раз тоже все получится.

Меня затошнило, голова закружилась, перед глазами замелькали темные точки, и я постаралась как можно аккуратнее сползти на пол и добраться до кровати. Не хватало еще завалиться и разбить голову…

Я закрыла глаза и попыталась уснуть, но вместо этого увидела лицо Алексея. Заныло сердце. Когда он был жив, я, оказывается, даже не понимала, насколько он мне нужен и дорог.

Действительно, мы начинаем ценить, только когда теряем безвозвратно. Мне даже на могилу к нему пришлось ехать ночью, чтобы не привлекать к себе внимания сверх того, что мне уже уделяли правоохранительные органы. Со мной поехала мама, мы, крепко держась за руки, шли по дорожке среди могил и вздрагивали от каждого шороха.

Мне казалось, что у меня даже волосы поседели от ужаса. Я долго сидела на свежей могиле, глядя на фотографию с черной лентой в углу.

Я потеряла его навсегда — и не по своей воле, как делала обычно. Его отняли у меня, отняли самым жестоким образом, оборвали все мечты, все планы.

Чуть сзади всхлипнула мама:

— Господи, такой молодой… зачем ему это было надо? Борец с коррупцией!

— Что? — очнулась я. — Ты о чем, мама?

— В новостях вчера передавали, что дело не во взятке, а в том, что он давно собирал материалы на все наше начальство городское, вот они его и…

— И такое передали в каких-то новостях?

— Да это наш канал, местный…

Понятно. Коллеги с небольшого коммерческого канала, спонсируемого каким-то сумасшедшим толстосумом, решили выпендриться. И это, кстати, очень плохо — так я тогда подумала.

— Мам, ну что ты чушь всякую вечно смотришь? Он застрелился в служебном кабинете.

— А застрелился ли? И сам ли? — мама иногда проявляла чудеса настойчивости, особенно если дело касалось вот таких нелепых предположений. — Ты же только фотографии видела.

— Мама… я тебя очень прошу — не надо.

— Глупая ты, Стаська, — мама обняла меня, крепко прижала к себе и тяжело вздохнула: — Я-то думала, что наконец ты остепенишься, поженитесь, внуки пойдут… Алеша такой видный, умный, ты у меня вообще золото — ну, жить бы и жить…

— Мама! — взвыла я, не в силах справиться с эмоциями. — Ну, я же тебя прошу — не надо!

Она умолкла, поглаживая меня по голове и плечам. Мы просидели на могиле Вершинина очень долго, я успела замерзнуть, но уходить не хотелось. Я смотрела на фотографию и чувствовала, что Алексей хочет что-то сказать мне, что-то такое, чего не сказал бы при жизни.

Именно тогда я поняла, что в словах мамы есть правда — он застрелился не просто так. Уголовное дело о крупной сумме взятки выглядело довольно глупо — уж кто-кто, а я-то знала, что Алексей Вершинин честь мундира ставил во главу угла и ни за что не замарал бы ее деньгами.

Внук боевого генерала, сын полковника милиции — он так всем этим гордился, что никогда не посмел бы очернить память деда и поставить в неловкое положение отца. Так что, возможно, мама не так уж неправа…

Эти воспоминания заставили меня снова открыть глаза и сесть. Как жаль, что ноутбук сейчас не у меня…

В таком настроении мне всегда хорошо работалось — когда я видела цель и горела желанием как можно скорее выложить все на бумагу. Надо дотерпеть до утра, забрать ноутбук и документы и продолжить, пока не перегорело.

Я, конечно, заметила, что Казакова перед операцией остригла волосы и перекрасила в каштановый цвет, но ничего не сказала. Но внутри шевельнулось — а ведь Матвей, похоже, прав, и она отлично знала, на что идет, потому и подготовилась. Когда она попросила убрать в сейф ноутбук и какой-то сверток в плотных пакетах, подозрения мои усилились. Определенно, этой женщине есть что скрывать. У себя в кабинете я положила сверток и ноутбук на стол и долго сидела, глядя на них. Что там? И чем грозит мне, если вдруг у меня это каким-то образом обнаружат?

Я включила компьютер и набрала в поисковике имя «Станислава Казакова». Через несколько минут я получила довольно полную информацию о том, что же представляет собой моя клиентка. Она слукавила, говоря о себе — журналисткой она оказалась довольно именитой, я по диагонали пробежала несколько ее статей и поняла, что специализируется Казакова на журналистских расследованиях, и в результате у нее наверняка подобралась довольно многочисленная толпа «поклонников», жаждущих мести. Вот уже и мотив для смены имиджа… Среди разномастных новостей, в которых встречалось имя Казаковой, мне выпала еще небольшая заметка в какой-то сибирской газете, где оно упоминалось в связи с делом о самоубийстве начальника УВД. Выходило, что Казакова то ли написала о нем что-то, то ли была связана с ним лично, и это тоже добавило в копилку моих подозрений. Придется признать, что мой муж оказался куда прозорливее меня…

Но не отказываться же от операции, которая уже через час. Да и на основании чего? Это не мое дело.

С этими мыслями я убрала в сейф ноутбук и сверток, сменила туфли на шпильке на балетки, в которых предпочитала работать в операционной, и пошла в лечебный корпус, прокручивая в голове ход предстоящей операции.

Семь следующих часов я провела, склонившись над столом, и отлично понимала, что сейчас, возможно, поступаю неправильно, но если не сделаю этого, у лежащей передо мной женщины может не остаться шанса выжить. Если она действительно та самая Казакова, о которой я прочла утром, — а сомневаться в этом не приходилось, в интернете нашлось несколько фотографий, — то наверняка у нее есть очень веская причина для такого шага, как пластическая операция с последующим долгим восстановительным периодом. И я не имею права высказывать свое отношение к этому.

Беспокоил меня только сверток в сейфе. Мало ли что может в нем оказаться. Хотя, если рассуждать логически, то вряд ли там, например, кило кокаина или пистолет. Скорее всего, какие-то бумаги, кажется, Казакова так и говорила, когда отдавала их мне, но вот что конкретно в них? Разумеется, я не полезу туда, это, как минимум, неприлично, но задать вопрос Казаковой, когда она придет в себя, думаю, имею полное право. В конце концов, должна же я понимать, что происходит, ведь рискую и репутацией, и клиникой, и, возможно, правом заниматься своей деятельностью дальше.

Закончив операцию, я вышла в предоперационную размываться. Меня вдруг охватила такая усталость, что захотелось лечь прямо здесь и уснуть. Давно такого не было…