Георгий Ланской - Синий лед

— Боялась, — потупилась Лика и зашмыгала красным носом. — Они с меня глаз не спускали. Да и кто бы мне поверил? Думала, что это все несерьезно. Они говорили, что ничего Якову Семеновичу не сделают, только ограбят, а я должна была их впустить. Никто не ждал, что он проснется. А когда он спустился, его Антон оглушил, а Сережа потом… того… Я не хотела…

Напустив в голос грусти, Лика рассказала, как по дороге Антон подстрекал Сергея убить ее, описала ссору в бане, когда по случайности был застрелен Володя. Кирилл, внимательно слушал, отметив про себя, как внезапно провалился целый фрагмент ее рассказа, и как неуверенно и неубедительно Лика описала причину конфликта. Протасов, записывающий ее показания, тоже пару раз вскинул глаза и многозначительно поглядел на Кирилла — почуял, что девица брешет, как сивый мерин. Но пока ее было рано ловить на противоречиях. Потом, все потом, когда врачи поставят ее переохлажденный организм на ноги. Особых тревог все равно не было, истощение, переохлаждение и — что удивило даже Лику — пятая неделя беременности.

Завершила свой рассказ Лика трагичным финалом: как Сергей убил бросившегося на него Антона, как стал стрелять в нее, но она, предвидев это, натолкала гаек в оба ствола ружья, и как сама потом хотела уехать, да не смогла, оставшись без ключей от машины. Тогда ее немного тряхнуло, глаза заволокло слезами, а худенькие плечи затряслись от рыданий.

Протасов дал ей воды. Кирилл, бесстрастно наблюдая за истерикой, выждал несколько минут, и, когда она немного успокоилась, поставила стакан на тумбочку, наклонился и вкрадчиво спросил:

— А камень, Анжелика? Где камень?

Протасов подобрался, уставившись на подозреваемую. Про бриллиант он забыл, не приняв всерьез мечтания Чебыкина, а вот Кирилл отнесся к легенде со всей серьезностью. На лице Лики не дрогнул ни один мускул, только глаза моментально провалились, а кожа стала белее простыни.

— Вы о чем? — слабым голосом спросила она.

— О драгоценности, что был в шкатулке, который вам принесла посетительница. Вы ведь Коростылева из-за этого камня убили, верно?

И вот тут ее проняло. Лика завизжала и бросилась на Кирилла, метя ногтями ему в лицо. Бросив папку, Протасов кинулся на подмогу, выкручивая Крайновой руки. В палату прибежали медсестры и охранник, следом влетел врач, моментально вкатив Лике убойную дозу успокоительного. Но она, заряженная адреналином до предела, еще пару минут трепыхалась в их руках, вертела обезумевшими глазами, и орала, проклиная всех и вся.

— В дурку ее надо, — меланхолично сказал Протасов позже, шипя, пока медсестра смазывала ему царапины на щеке — достала таки Лика его пару раз ноготками. — Или в тюремную больничку. Еще сбежит отсюда, а нам отвечай. Ай, зараза, больно… Жена увидит, не поверит, что подследственная порвала, скажет, у шлюшек был. Хоть справку бери… Как думаешь, камень действительно у нее?

— Скорее всего, — пожал плечами Кирилл. — Вон как ее вывернуло сразу. Где-то она его заныкала, скорее всего на турбазе. Надо там все еще раз обыскать, да потщательнее.

Получив первую помощь, они дали инструкции персоналу, вызвали охранника, велев ему сидеть у дверей палаты Лики, и если только трепыхнется, заковать в наручники.

— Самое паршивое, что она может вывернутся, — со вздохом сказал Протасов, глядя в протокол. — Что ей можно предъявить, кроме соучастия? Коростылева убивала не она, сама едва не погибла, сыграет на жалости, прикинется несчастненькой, и отделается условкой, ну, или отсидит пару лет, выйдет по амнистии, тем более, врач сказал, она беременная. А потом поедет на турбазу, достанет цацку из нычки, продаст, и покажет нам фигу.

Оба замолчали и до выхода из больницы больше не разговаривали. У машины, не сговариваясь, вытащили сигареты и закурили, глядя под ноги и думая о таинственном сокровище.

— Хоть бы поглядеть, из-за чего сыр-бор, — вздохнул Протасов, а потом, встрепенувшись, спросил: — А, слушай, ты чего-то говорил про своих журналистов. Чего они там нарыли?

Кирилл, у которого перед глазами тоже витал алмазный дым, думал, что Протасов, вопреки всеобщему мнению, все-таки не такой уж скверный следователь, да и мужик, хоть и склочный, но неплохой. И это неплохо бы использовать.

— Садись в машину, по дороге расскажу, — сказал он. — Санкция нужна, поедем убийц Панарина брать.

Их взяли без шума и пыли, предварительно проверив свидетельские показания, за что потом Кирилл истязал себя несколько дней. Копни глубже, глядишь, Олжас остался бы жив. Допросив второго охранника, Кирилл убедился: Быстрова оказалась права в своих догадках. Именно второй, тоже Евгений, но Борисов, сопровождал Панарину в супермаркет, а после смерти хозяина Ирина сообщила в агентство, что двух охранников ей не нужно, достаточно одного, настояв на кандидатуре молодого, смазливого Евгения Карасева. Подруга — Галина Золотухина — тоже подтвердила, за шубкой с ними ходил Борисов, в то время как Карасев остался дома. Словом, когда опергруппа выехала к дому Панариной, то они без особого удивления застали парочку тепленькими, прямо в хозяйской спальне, где Карасев чувствовал себя как дома.

Карасев, напуганный, с перекошенным лицом херувимчика, одевался, путаясь в белье и штанах, стыдливо отворачиваясь от полицейских, а вот Панарина нисколько не смутившись, поднялась с постели и прошла к шкафу, выдергивая из него наряды, словно собираясь на вечеринку.

— Потеплее что-нибудь выбирайте, — холодно посоветовал Миронов. — В камерах сквозит.

— Благодарю за совет, — таким же ледяным тоном ответила Ирина и стала одеваться, с ядовитой усмешкой наблюдая, как красные, как раки, полицейские, отводят взгляд от ее белой кожи, обвислой груди с ярко-красными сосками. Кирилл отворачиваться не стал, чувствуя невероятное желание броситься на Панарину, стиснуть руками ее тонкое горло и задушить, в память об Олжасе.

Везли их в одной машине, но потом парочку развели по разным камерам, и пока Карасев скучал в одиночке, Панарину, как наиболее легкий вариант, потащили к следователю. Допрос вел Протасов, а Кирилл молча сидел в уголке, с трудом гася в себе желание дать по морде этой холеной бабе, так запросто решившей судьбу своего мужа, Олжаса и даже Жанны Колчиной. Но Панарина оказалась куда более крепким орешком, чем ее ухажер, и на допросе не проронила ни слова, игнорируя все вопросы следователя. Протасов скрипел зубами, и отправил ее в камеру, выдернув из соседней Карасева. Тот молчал и только адвоката потребовал. Злой Протасов решил дождаться результатов экспертизы.

Милованов не оплошал, предоставив результаты. Микроследы в автомобиле, одежде Панарина, и даже отпечаток ботинка в электричке полностью совпал с отпечатком обуви Карасева. Прибывшего адвоката с фактами ознакомили, настойчиво предлагая передать клиенту, чтоб тот не слишком упирался, и тот пошел на переговоры. Плотно привязанный к убийству, Карасев, в котором поубавилось лоска, долго совещался с адвокатом, но потом дал показания, сдав любовницу. Получив его росчерк на протоколе, Протасов вновь вызвал к себе Панарину, сунул протокол ей под нос и вежливо предложил не выпендриваться.