Виктория Платова - Странное происшествие в сезон дождей

…С домом происходит что-то странное.

Когда это началось, Дарлинг не знает, но точно не со смертью Даша. Даже лишившись хозяйки, дом долгое время сохранял нейтралитет. Он больше не пугал Дарлинг шагами, возникающими ниоткуда и в никуда уходящими. Он пропускал достаточное количество света и не пропускал потоки дождя, льющиеся с неба. Он исправно зажигал лампы, стоило лишь прикоснуться к выключателю. И, повернув кран, можно было надеяться, что из него польется вода.

С водой и светом и сейчас все в порядке.

Не все в порядке со стихией за окнами: на смену коротким мощным ливням пришел один-единственный дождь — теперь он идет, не прекращаясь ни на минуту. Стоит сплошной стеной, заливая «Лендровер» с телом Даша. Заливая покрытое куском светлой клеенки тело Амаку. Кто и когда прикрыл его — Дарлинг не знает. Вряд ли это сделал Йен: вот уже несколько часов Йен не выходит из кабинета. Время от времени там исчезают все по очереди — Тео, Магда, брат-близнец Кристиан, Анн-Софи… Они напоминают Дарлинг нерадивых студентов во время летней переэкзаменовки — все, кроме Анн-Софи. Лишь француженка сохраняет спокойствие. Она пробыла в кабинете дольше всех (очевидно, на правах ближайшей подруги Даша), но вышла оттуда едва ли не с улыбкой. Очевидно, ей удалось нащелкать по носу горе-сыщику.

Рана на ее щеке тоже морщилась в улыбке.

— Теперь ваша очередь, — сказала Анн-Софи безобразно потеющему, испуганному Тео.

Если и существует очередь, то выглядит она вовсе не так, как должна. Главное звено в ней упущено, и это звено — несчастный Шон. До сих пор все проявляют совершенно неуместную деликатность, никому и в голову не пришло разбудить Шона, растолкать его, вылить на него чайник воды. Да он и сам должен был уже давно очнуться.

Но Шона все еще нет.

Кошек тоже не видно, еще недавно Дарлинг думала о них едва ли не с нежностью, но после того, что одна из них сотворила со щекой Анн-Софи… Даже после этого она не перестает думать о них с нежностью, не перестает думать, — и эти мысли похожи на разбухающие в тарелке с кипятком овсяные хлопья. Они заполняют голову Дарлинг вязкой субстанцией, вытесняя все другие мысли, гораздо более актуальные: как долго продлится их заточение? что удастся выудить Йену из бенинского хвоста? из папок, найденных в шкафу? из свидетельских показаний, не факт, что правдивых.

Хотя сама Дарлинг и была правдива. Откровенна, возможно, даже излишне.

Это становится ясно, стоит только взглянуть на Анн-Софи. До того как покемон не свил паучью сеть в кабинете, они с Анн-Софи успели подружиться, но теперь Дарлинг постоянно ловит на себе неприязненный взгляд француженки.

Скрыться от него удается, лишь спустившись на первый этаж. Это больше похоже на бегство, но еще одного допроса с пристрастием Дарлинг просто не выдержала бы. В конце концов, она все сделала правильно, рассказав то, что знает. И если эти знания выставили Анн-Софи в каком-то дурном свете, то это ее проблемы, а совсем не Дарлинг.

Как долго она пробыла наверху? — несколько часов: два, может быть, три. За это время ничего в облике музейной гостиной не изменилось, теперь она выглядит даже уютно. Всему виной дождь — хотя он идет где-то там, за окнами, ощущение такое, что струи падают прямо с потолка, заштриховывая целые куски пространства и делая их невидимыми для глаз. За пеленой поочередно скрывались столик — зулусская лодка, входная дверь, колонны, скульптуры. Никакой системы в исчезновении и последующем появлении тех или иных деталей нет, где-то на кухне тихо играет магнитола.

Что-то американское, что-то очень старое, голос певицы незнаком Дарлинг, а песня, наоборот, знакома.

Perhaps, perhaps, perhaps.

Возможно.

Возможно, все еще образуется. Возможно, все закончится не так печально, как началось. Возможно, ей еще удастся увидеть какой-нибудь другой пейзаж, кроме дождя. Возможно, возможно, возможно.

На кухне следы дождя не так заметны, как в гостиной. Здесь ровным счетом ничего не изменилось с утреннего визита Дарлинг. Разве что прибавилось пустых банок из-под джина, недопитых чашек с кофе, а на столе стоит несколько тарелок с подсушенными бутербродами и блюдце, полное косточек от каких-то фруктов. Неужели кому-то еще лезет кусок в горло после случившегося?..

— Возможно, возможно, возможно. — Голос за спиной заставил Дарлинг вздрогнуть. — Возможно, всю оставшуюся жизнь вы будете жалеть о том, что не убрались отсюда вовремя. Ваш друг оказался намного прозорливее вас, дорогая моя.

Анн-Софи!

Анн-Софи, вопреки ожиданиям Дарлинг, вовсе не спешила с выяснениями.

— Дорис Дей, — меланхолично глядя на блюдце с косточками, сказала она. — Вам нравится Дорис Дей?

— А… кто это?

— Молодость, молодость!.. Та, кто поет эту песню. Дорис до сих пор жива, хотя большинство людей уверены, что она уже давно в могиле. Осталась где-то там, в пятидесятых. Может быть, в шестидесятых.

О нет, Анн-Софи, нет! Пятидесятые — время Джин, говорили ли они с Даша о Джин? Этого Дарлинг не помнит.

— Даша любила Дорис. У нее есть целая коллекция фильмов с участием Дорис. Никогда не разделяла эту ее страсть к замшелым музыкальным комедиям по-американски.

— Зачем вы все это мне рассказываете?

— Чтобы ваше представление о ней было как можно более полным.

— Теперь это не имеет никакого значения.

— Возможно, возможно, возможно. А возможно, и нет.

Джин, а теперь и незнакомая Дорис, и сама Даша, и Дарлинг (которая тоже — Даша, если отталкиваться от имени) — вот цепочка и выстроилась — д-д-д-д. Примерно ту же дробь обычно выбивают зубы — на морозе или от страха, так и есть: Дарлинг боится. Она боится Анн-Софи, ее делано грустного лица и делано меланхоличного голоса.

Дорис Дей и не думает умолкать, perhaps давно закончилась, ее сменила другая песня, — и все это похоже на концерт по заявкам, который Даша было бы приятно послушать, где бы она ни находилась сейчас.

— Он не слишком мучил вас, дорогая моя?

— Этот дурацкий канадец? Нет. — Дарлинг и не заметила, как оказалась загнанной в угол, к самому окну с магнитолой.

— Хотите, сварю вам кофе?

— М-м-м… Если специально для меня…

— Для себя тоже.

— Да, пожалуй.

Анн-Софи блестяще ориентируется в многочисленных кухонных шкафчиках. За дверцей одного из них скрывается целая коллекция джезв разной величины: несколько медных, с ручками из гладкого отполированного дерева, и одна серебряная — с затейливым восточным орнаментом. По очереди подержав их в руках, как будто выбирая наиболее подходящую, Анн-Софи останавливается на самой невзрачной, самой закопченной.

Еще через минуту рядом с плитой выстраивается целая батарея жестянок — с кофе и какими-то специями.