Дженнифер Роу - Агнец на заклание [litres с оптимизированной обложкой]

– Кто здесь? – крикнула она. Голос прозвучал тонко, совсем по-детски.

Молчание. А потом – стон. Приглушенный и страдальческий. Но не сзади, а впереди. С колотящимся сердцем Берди повернулась и снова двинулась вперед, стараясь не споткнуться. Прочь от безмолвного наблюдателя в густом подлеске. К источнику звука. По ее спине бежали мурашки, кожу сзади на шее и затылке покалывало. Она тяжело дышала, каждую минуту ожидая услышать шум и шаги, означающие, что сейчас на нее нападут сзади.

Почти всхлипывая от страха и напряжения, Берди достигла того места, где тропа круто поворачивала вокруг огромного дерева. Отсюда путь к хибарке был прямым, как аллея, и Берди хорошо помнила это, но ничего не видела. Она облизнула губы и позвала:

– Джуд, это ты? Ты в порядке?

– Сюда! Умоляю!

Голос казался почти незнакомым, в темноте он звучал тоскливо и потерянно. Берди бросилась вперед, держа свечу слишком близко и почти ослепнув от яркого пламени. Джуда она нашла с трудом. Чуть не пробежала мимо.

– Сюда!

Полный боли голос доносился откуда-то из-под ее ног. Берди повела свечой и увидела темную фигуру, вытянувшуюся на спине. Одна нога ее была вывернута под неестественным углом. Свет упал на белое лицо, блестевшее от испарины. Черные глаза. Лицо, искаженное от боли.

– Господи, Джуд! – Она бросилась к нему и протянула руку. По его шее струилась кровь. Затылок был в чем-то мокром и липком.

– Нога… – простонал он. – Берди, врача. – Джуд закрыл глаза.

Телефон. Слава богу, телефон здесь. Непослушными пальцами она принялась набирать номер экстренной службы. Потом что-то объясняла, не узнавая собственного голоса. «Скорая помощь». Несчастный случай. Несчастный случай? Пострадал человек. Нога. Бедро. Кажется, так. Рана на голове. На затылке. В Хоупс-Энде. И дальше по тропе. По узкой тропе. Неподалеку от паба. Направо.

– Джуд, они уже едут. Скоро будут. Что случилось? Кто тебя…

Но он не отвечал. Мысли Берди бестолково заметались. Сотрясение. Перелом. Шок. Шок опасен, от него умирают. Одеяло.

– Джуд, я сейчас вернусь. Через минуту, – прошептала она, будто он мог ее услышать, а потом сорвалась с места и понеслась, не видя тропы. Берди знала, что где-то рядом, невидимая в темноте, находится хибарка.

Деревья вскоре расступились. Справа показалось жилище Тревора. Берди услышала, что внутри негромко звучит музыка. Свеча озарила веранду и полуоткрытую дверь. В доме было темно.

– Тревор!

Берди пробежала через веранду, пнула дверь, и та ударилась о стену.

– Тревор!

Голос эхом раскатился по дому. Берди подняла свечу повыше, разыскивая выключатель. Тени заплясали по стенам, потолку и полу, по негромко мурлыкающему транзистору и компьютерной технике на столе.

– Тревор!

И тут она увидела его. Все это время он находился здесь. Можно было и не кричать. Тревор все равно не услышал бы. Ничего бы не услышал, лежа на полу, уткнувшись лицом в маленькую чернильно-черную тень, которая вовсе не была тенью.

Пальцы Берди нащупали выключатель. В комнате вспыхнул свет. Присев на корточки, она подползла ближе и потянулась к выброшенной вперед руке. Пальцы были еще теплыми. Но пульс уже не ощущался. Ничего другого она и не ждала. Весь его затылок был размозжен, представляя собой вмятину с мешаниной мокрых волос и осколков костей. Темная кровь струйками сбегала с обеих сторон головы, растекалась лужицей по полу и впитывалась в жадно вбирающие ее старые половицы. На четвереньках Берди попятилась обратно к двери.

«Позволь любить тебя, – приторно-сладким голосом ворковало радио. – Позволь любить тебя, голубка!..»

Кажется, ей надо было что-то сделать… Берди с трудом поднялась, добрела, пошатываясь, до спальни и стащила с постели одеяло. Волоча его за собой, она вернулась в кухню. Свеча. Только бы не забыть свечу. И опять в гущу деревьев. Обратно к Джуду. Скорее. Как можно быстрее, только чтобы не погасла свеча. «Не думай об оставшемся в хибарке трупе, коченевшем под музыку! Не думай о неизвестном, наблюдающем из зарослей. Джуд лежит там, совсем беспомощный. Скоро ты будешь с ним. Идти недалеко. Справа, примерно посередине прямого участка тропы. Смотри не споткнись об него. Он где-то поблизости. Ищи под деревьями».

Но Берди опять чуть не прошла мимо Джуда. Сделала несколько лишних шагов. Пришлось вернуться. Она встала на колени и накрыла его одеялом. Он слабо застонал, скривившись от боли.

– Я здесь, Джуд, – прошептала она. – Все хорошо. Я здесь.

«На самом деле все плохо. Тревор Лэм мертв, Джуд. Его больше нет. Ты видел это? Ты уже знаешь? Сколько ты пролежал тут? Что это было, что случилось с тобой?»

«Если что-нибудь случится…»

Телефон лежал там, где она оставила его. Берди набрала номер. На звонок ответили быстрее, чем она рассчитывала. Она заговорила. И опять не узнала собственного сиплого, срывающегося голоса:

– Дэн, это я, Берди. Кое-что случилось. Пожалуйста, приезжай.

Джуд лежал неподвижно, дышал часто и сбивчиво. Берди съежилась рядом, желая хоть как-нибудь помочь ему, но понимая, что ей остается лишь ждать. С одной стороны, ей хотелось, чтобы он пришел в себя: тогда по крайней мере можно было поговорить с ним; выяснить, что случилось, убедить себя, что с ним все будет хорошо, и избавиться от мучительного чувства одиночества, – но она сознавала, что, очнувшись, он вновь испытает боль, страшную боль.

– Уже недолго, – прошептала Берди скорее себе, чем ему. Затем осторожно смахнула опавшие листья и мелкие веточки с его груди, шеи и лица.

Джуд вздохнул в забытьи. Какое-то насекомое зашуршало в подлеске. И еще одно. Затылок Берди слегка покалывало. Однако мирная возня насекомых означала, что в темноте никто не прячется, иначе они учуяли бы чужака и притихли. Кто бы ни следил за ней из зарослей, он либо ушел, либо не стал преследовать ее до поворота тропы, где лежал Джуд.

Свет в окнах хибарки озарял поляну. Дверь осталась открытой, в ночном воздухе плыла тихая музыка транзистора. Берди думала, что надо было погасить свет и закрыть дверь. А то налетят ночные бабочки или еще какая-нибудь живность. Уничтожат улики…

Кто уничтожит улики? Ночные бабочки? Берди закрыла глаза, услышав свой почти истерический смех. Да она наверняка нанесла месту преступления в тысячу раз более серьезный ущерб, ворвавшись в хибарку и бросившись к трупу, и вдобавок еще побывала в спальне, сорвала одеяло с постели, протащила его по полу до самой двери. Не говоря уже о том, что одеяло волочилось за ней по земле через всю поляну и дальше по тропе. Повсюду, где побывала, она оставляла свои отпечатки ног и пальцев, волосы, нитки, волокна – оставляла свои, затаптывала и затирала чужие…

Но у нее не было выбора. И по крайней мере, она побывала в хибарке одна.