Анна Акимова - Укол гордости

— Зашугал ты девушку, Гена. — Он поставил локти на стол, нагнулся поближе к Седову. — Чем она тебе так не понравилась, а?

— Так ведь врет, — сонно позевывая, ответил Седов и сильно потянулся, хрустнув суставами. — Врет и не краснеет.

— С чего ты взял? А мне она показалась искренней. И вообще, нормальная девчонка, глаза хорошие.

— Вре-ет, — убежденно повторил Седов. — Зайцева эта самоубилась, картина же типичная, сам видел. Следов насилия никаких, шприц с отпечатками в наличии, записка предсмертная, дверь в квартиру открыта была. А этой Иваницкой она позвонила, конечно, перед тем, как наркотик себе вколоть, а не после того. Чтобы побыстрее ее нашли, чтоб не лежать, не тухнуть, и дверь открытой оставила затем же. А эта твоя нормальная девчонка твердит «убили, убили…»

— Ну и зачем Иваницкой это нужно, по-твоему? — Носоног тоже потянулся, закинув длинные руки за голову.

— А совесть ее мучает, и боится. Мои ребята пошустрили в институте ихнем, поспрашивали народ. Сожитель этой Зайцевой эту самую Зайцеву кинул, к другой бабе переметнулся. И кто эта баба? Да зуб даю, эта самая Иваницкая и есть. Баб ведь хлебом не корми, а дай подружкиного хахаля увести… Зайцева и не выдержала. Мужик ее кинул, да потом еще и коньки отбросил. А Иваницкая, видно, боится, что теперь ее обвинять будут, вот и мутит воду — убили, видите ли… Зайцева ей, поди, по телефону сказала: из-за тебя, мол, подруженька, из жизни ухожу…

— Ну ты ж этого наверняка не знаешь.

— А мне и не нужно знать. Я это дело закрываю. А если эта дамочка будет воду мутить, я ее закрою суток на двое, и там ее научат, как себя вести.

— Ну ты страшный человек, Гена, — насмешливо сказал Носоног.

— Я не страшный, я занятой. — Седов стал складывать в стопочку бумаги. — Некогда ерундой заниматься. Это ты сам себе хозяин, а тут начальников толпа, и каждый тебя имеет, как хочет…

— Ну ладно, Гена, тебе виднее. Спасибо, что позволил поприсутствовать.

— Ну давай… Кстати, Слава, я так и не понял, какой у тебя тут интерес?

— Долго объяснять. Считай, что я веду следствие в интересах одного своего клиента…

Варя сварила кашу для Персика и вынесла кастрюльку на балкон — пусть остынет на ветерке. Вернувшись в комнату, она взялась за пылесос — пора было делать уборку, или, как она любила говорить, бороться с энтропией.

Персик сразу же убрался на балкон, он не выносил гудения пылесоса. Варя, потаскав воющий агрегат по комнатам, выдернула шнур из розетки и, бросив пылесос посреди комнаты, плюхнулась на диван. Пропади она пропадом, уборка эта. Не лежала у Вари сегодня душа ни к чему.

Вчера похоронили Иду. Варя, наглотавшаяся успокоительных, стояла в толпе сослуживцев, слушала негромкие разговоры. Все это были домыслы о причинах Идиного самоубийства, и все это было, по Вариному мнению, ерундой.

Ну не могла Ида покончить с собой. Не тот характер. Да она бы скорее всех вокруг поубивала, только не себя… Иду убили. Она сама сказала тогда по телефону: «Меня убили».

Что она еще тогда говорила? В памяти остались какие-то обрывки слов. Что-то о Сливкове… Еще какое-то невнятное то ли «берись асу», то ли «борись асу»… Что за «асу»? «Красу»? «Колбасу»? «Борись за колбасу»? Тьфу, глупость какая!

Ида совершила какую-то ошибку, и ее за это убили. Ее и Сливкова. Как сказал тогда Сливков: «Молчи, а то нас ликвидируют!» Вот их и ликвидировали…

Что такого Ида могла сделать? Такого, за что убивают? Может, какие-то финансовые махинации? Но Ида была простым бухгалтером, даже не главным. И возможны ли в их институте такие крупные аферы, за которые можно, не задумываясь, убить человека? Ничего уже не понять, ничего не поправить, так это теперь и останется…

Скрипнула балконная дверь. Появился Персик и мелкой вороватой трусцой пронесся мимо Вари на кухню.

«Писал на балконе», — безошибочно определила Варя.

Это была чисто хулиганская акция, которую Персик учинял время от времени. Как подозревала Варя, так он старался разнообразить свою эмоциональную жизнь. Потому что каждый раз за этим следовала увлекательная игра — Варя хватала газету, сворачивала ее в трубку и кричала: «А кто сейчас получит?!» Персик, спасаясь от наказания, носился по квартире, скакал по креслам и дивану, нырял под стол с громким лаем — это было очень весело и, если честно, доставляло удовольствие обоим, и, если честно, совсем не походило на воспитательный процесс.

Варя встала и выглянула на балкон. Ну так и есть. Вздохнув, она пошла за тряпкой.

Ликвидировав лужу на балконе, Варя взяла было газету, чтобы настучать сэру Персивалю по его сэровой попе, но раздумала и просто плотно прикрыла балконную дверь. Не было у нее сегодня настроения устраивать веселые догонялки.

Варя снова устроилась на диване и попыталась продолжить думать, но из кухни явился Персик, обманутый в своих ожиданиях, и начал царапать лапой балконную дверь.

Дверь не открывалась. Персик сдержанно гавкнул и с мягкой укоризной взглянул на Варю.

— Наказан! — сурово сказала Варя. — За наглое и циничное попрание морально-этических и санитарно-гигиенических норм!

Это было не по правилам, и Персик обиделся. Он уселся на попу и сгорбился. Догадываясь, что сейчас последует душераздирающая сцена скорби, Варя вскочила, мигом сунула в кармашек джинсов кошелек, схватила матерчатую сумку и выскочила за дверь. Пусть Персик скорбит в одиночестве, а она пока сбегает в магазин и на рынок и прикупит продуктов, а то в доме шаром покати. Заодно хоть раз в жизни доведет воспитательный процесс до конца.

На улице было солнечно и жарко. Варя шла по теневой стороне улицы и чувствовала, что на глаза опять наворачиваются слезы. Она снова думала об Иде.

Бедная Ида, она так любила лето, жару, пляжи, загар до черноты, дачные тусовки, шашлыки, клубничные коктейли! Никогда ничего этого у нее уже не будет, никогда… Кто и почему отнял у нее все это?

Вот так живешь-живешь, и вдруг кто-то останавливает твои часы, и ты уходишь. И тебя об этом не предупреждают…

— Доченька, — послышался сзади дребезжащий старческий голос. — Доченька, помоги ради бога!..

Варя оглянулась.

За ней семенил сгорбленный старикашка с клюкой, весь в седой, клокастой бороде. Такие же седые космы торчали из-под низко надвинутой бейсболки. На носу криво сидели круглые темные очки. Дед сильно смахивал на кота Базилио в исполнении Ролана Быкова.

— Помоги, дочечка, — дребезжал старик. — Там у меня собачка в яму свалилась, выбраться не может! Сам-то я не могу за ней слазить, а ты молоденькая, ловкая… Собачка у меня махонькая, ты ее вмиг вытащишь. Помоги, миленькая! Тебя ведь Варей зовут?

— Варей, — машинально ответила Варя. — Я помогу, конечно. Где она?