Анна Акимова - Укол гордости

Выйдя из троллейбуса на привокзальной площади, откуда они так поспешно бежали несколько часов назад, девчонки переглянулись. Обе подумали об одном и том же.

— Как ты думаешь, где он сейчас? — спросила Гайка. Варя пожала плечами. Хотела бы она знать…

То и дело оглядываясь, они зашли в здание вокзала, забрали из камеры хранения Гайкин чемодан и пошли за продуктами.

На привокзальном базарчике они купили помидоры, огурцы и зелень, в супермаркете Варя привычно схватила упаковку замороженных котлет, пачку макарон и бутылку кетчупа. Гайка скептически наблюдала за ней.

— Ты, Варя, питаешься, как старый холостяк, — сказала она, когда, прихватив еще и тортик, они вышли из магазина.

— Я и есть старый холостяк, — согласилась Варя. — Вернее, старая дева.

— У тебя что, нет парней? — удивилась Гайка.

Пока они шли до дома, Варя в порыве откровенности рассказала Гайке про Теда из Миннесоты, про Идиных пузатых биороботов и даже процитировала сливковский стишок: «Тоща, как моща…»

— Вот урод! — возмутилась Гайка. — И Ида твоя тоже кретинка!

— Они умерли, — сказала Варя. — И Сливков, и Ида. Я тебе потом про них расскажу.

Персик, как всегда, издалека услышал Варино приближение и теперь чинно сидел в прихожей в позе «первого ученика собачьей школы». Увидев Гайку, он потянулся к ней носом — нюхать и знакомиться. Гавкать на нее он и не подумал. Персик всегда знал, на кого стоит гавкать, а на кого нет.

— Обалдеж! — восторженно завизжала Гайка при виде Персика. — Это ктожечка-такожечка с неумытой рожечкой?!

«Рожечка» у Персика действительно была слегка неопрятной, со слипшейся шерстью вокруг пасти. Видно, откопал где-то кость и от души погрыз ее, и наверняка на Варином диване.

— Это сэр Персиваль, — представила Персика Варя, — в просторечии Персик.

Гайка плюхнулась на пол и принялась тискать и чмокать Персика. Тот кокетничал вовсю — тряс хвостом, томно закатывал глаза и выставлял брюхо для почесывания. Он обожал, когда им восхищались.

— Его надо прогулять, — прервала Варя бурное братание Гайки и Персика. — А ты пока салатик построгай.

— Ок! — готовно согласилась Гайка, поднимаясь на ноги. — Где тут у тебя моют руки?

Персик, заласканный и закормленный, валялся посреди кухни на спине. Передние лапки он благостно сложил на груди, а задние широко раскорячил. Эта поза означала полное довольство жизнью.

Варя и Гайка давно уже поели и попили чаю с тортом, но все еще сидели за столом. Варя рассказывала Гайке все, начиная с того дня, когда она пожарила сладкую яичницу.

Наверное, по вине козла-доцента мир и вправду мог лишиться звезды психологии и психиатрии в Гайкином лице. Она располагала к себе, умела слушать, и ей хотелось рассказывать. И Варя рассказывала.

Гайка сидела на маленьком кухонном табурете, поджав под себя ногу и не сводя с Вари широко раскрытых горящих глаз.

— Обалдеж! — выдохнула она, когда Варя наконец закончила. — У вас по городу бродит старуха-маньячка и мочит мужиков!

— Не факт, — вздохнула Варя. — Не факт, что маньячка, не факт, что только мужиков, и не факт, что старуха. Но она убила Сливкова, я уверена. Иначе зачем бы она потащилась на его похороны? А убийцу тянет на могилу жертвы, это известный факт.

— А почему не маньячка? Ты же говоришь, что они не были знакомы с этим твоим Сливковым? А кто мочит незнакомых людей? Маньяки! Она маньячка, кто же еще.

— Или киллерша, — сказала Варя.

Они встретились глазами и одновременно поежились. Жуткое словечко, казалось, повисло над ними в воздухе. В наступившей тишине стало слышно, как бурчит и булькает у Персика в животе.

— Никак не могу связать все вместе, — нарушила молчание Варя. — Вроде все сцеплено друг с другом, а вместе не складывается.

— То есть? — не поняла Гайка.

— Ну смотри: Гримайло, тот, который умер на свадьбе, как-то связан со Сливковым. Они умерли почти одновременно и одинаково: внезапно, с этой странной гримасой на лице. И после того как рядом с ними оказалась эта тетка с ухом. Сливков связан с Идой, они были любовниками, и он втянул ее в какие-то темные дела. И Ида тоже умерла. Дальше: Ида — моя подруга. И вот на меня тоже нападают, и если бы не ты…

И она снова зябко поежилась.

— Ты вот лучше скажи, — поспешила отвлечь ее Гайка, — как эта твоя тетка с ухом их убила?

— Ох, если б знать, — вздохнула Варя. — Думаю, что это яд с отсроченным действием. Эта тетка как-то вводит им яд, наверное, микрошприцем. Такие есть, я читала. Умирают они не сразу, через какой-то период. Причем этот период у разных людей разный. Вот Сливкова она встретила утром, а умер он не раньше вечера, потому что Борька Плохинский после работы еще пил с ним пиво. А жених, ну то есть Гримайло, прожил с момента встречи часа четыре, по моим подсчетам.

— Алкоголь! — авторитетно сказала Гайка. — Жених наверняка на свадьбе напился, а алкоголь изменяет чувствительность организма ко многим препаратам.

— Ну да, наверняка, — согласилась Варя.

— А они что, не чувствуют, что им что-то вкалывают? — скептически прищурилась Гайка.

— Ну, ощущение наверняка мимолетное, они ничего не успевают понять. Помню, Сливков слегка дернулся, когда эта тетка на него навалилась. И наверняка у профессионалов существуют какие-то приемы, чтобы ослабить ощущение, отвлечь…

— У киллеров-профессионалов? — уточнила Гайка. — Слушай, мне как-то не верится, что старушка может быть киллером.

— Да не старушка она, сильная тетка. Так перла по городу, я за ней еле успевала. Тут другое интересно: что это за яд такой? Почему у них эта жуткая улыбка на лице? Может, этот яд вызывает приступ веселья? Такого, знаешь, зловещего?

— Вау! — вдруг заорала Гайка так громко и неожиданно, что Варя вздрогнула и подпрыгнула на стуле, а Персик встрепенулся и озадаченно гавкнул.

— Ты чего? — растерянно спросила Варя.

— Вспомнила! Вот чесалось в мозгу, а вспомнить никак не могла. Как же это?.. Шас-щас-щас! Сердоликус… нет, сардиникус… нет! А, вот — сардоникус! Сардоникус! Сардоникус рисус! Или рисус сардоникус — как-то так.

— Что это — рисус сардоникус? — осторожно спросила Варя. Она вспомнила расхожее мнение, что психиатры порой очень напоминают своих пациентов. Может, и будущие психиатры тоже?

— К нам в больницу, — возбужденно затрещала Гайка, — однажды мужика привезли. Он от столбняка умирал. Так вот, у него лицо тоже так свело, как будто он улыбается жутко. Мне потом Глеб Борисович, доктор наш, объяснил, что так действует столбнячный токсин. Происходит паралич лицевых мышц. Эту гримасу называют «рисус сардоникус» — сардоническая усмешка. Она является характерным признаком поражения столбнячным токсином.

— Ох ты! — Варя тоже пришла в возбуждение. — Значит, столбняк! Завтра же надо сбегать в научку и почитать об этом. И в Сети посмотреть!