Франко Энна - Римское дело комиссара Сартори

— Где вы встречались с Чарли Фонди?

— У него дома.

— Адрес?

— Улица Льеги, 315. Последний этаж.

— Когда вы туда пошли?

— Во вторник, двенадцатого, после полудня.

— Портье дома видел вас?

— Конечно. Никто не входит в этот дом, не пройдя вначале через портье. Он отметил меня, прежде чем разрешил подняться.

Сартори сделал знак бригадиру, тот вышел из комнаты.

Комиссар продолжал:

— Когда Машинелли дала вам чек, у нее был с собой багаж? Не знаю, дорожная сумка, чемоданчик.

Дамма затряс головой.

— Нет, никакого багажа. Только сумочка.

— Она пришла пешком или приехала на такси?

— Пешком, в бар неподалеку от «Экко». Она позвонила мне на работу и сказала, что ждет меня.

— Вы не заметили автомобиля, стоящего около бара? Броский автомобиль, возможно, заграничной марки.

Еще один отрицательный жест.

Сартори прикурил сигарету, пустил вверх клуб дыма, после этого возобновил допрос:

— Скажите, вы не знаете персону, которую я недавно упомянул?

— Какую персону? Я не помню.

— Синьору Коралло Элизабетту, акушерку по профессии.

— Не знаю.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

Дверь приоткрылась. Вошел бригадир Корона, который заверил комиссара подтверждающим знаком, прежде чем пройти и сесть за боковой столик.

Зазвонил телефон. Сартори поднял трубку. На линии была Харриет, чей голос, как обычно, смутил его.

— Фффранческо, — выпалила девушка, задыхаясь. — Знаешь, кто мне звонил только что? Катя.

— Что?! — выкрикнул комиссар.

— Да, Катя, Катя! — продолжала Харриет. — Она очень рассержена на меня. Сказать, я сумасшедшая, потому что пошла в полицию. И ей не нравится, что газеты говорить о ее исчезновении. Она говорить, что оставила записку для меня перед тем, как уехать. Я нашла записку под ночным столиком. Может быть, от ветра упала.

— Что в записке? Прочитай.

— Там написано: «Дорогая Харриет, я уезжаю на несколько дней. Еду к другу. Вскоре позвоню тебе. Если увидишь Тото, скажи, что я благодарна ему за все. Потом я тебе обо всем расскажу. Обнимаю тебя. К.».

— Она сказала, где находится? — осведомился комиссар.

— Нет. Я спросить, но она сказать, что это ее секрет. Потом все объяснить. Затем связь — щелк! Ее отключили. Фффранческо, ты придешь ко мне на ужин? Позже?

— Да, да, позже! — ответил Сартори рассеянно. Положив трубку, он посмотрел сначала на Дамму, потом на бригадира. Те, конечно же, догадались.

Дамма испустил ослиный рев, его лицо засветилось от счастья.

— Что я вам говорил?! Что я вам говорил?! — завопил блондинчик, вскакивая на ноги. — Она жива, моя Тити, она жива!

Комиссар и бригадир воздержались от комментариев. Снаружи небо очищалось, и над карнизом дома появилась звездочка.

— Можете идти, — разрешил комиссар. — Но вы мне еще понадобитесь.

— Спасибо, комиссар! Спасибо за все!..

Дамма вышел из комнаты быстрым и легким шагом.

Комиссар Сартори провел последующие четыре дня в умственном безделии, будучи не в состоянии даже изучить ситуацию. Таинственный телефонный звонок Катерины Машинелли, ее бодрое послание, обнаруженное под ночным столиком, вынудили полицейского приостановить следствие. Но в голове у него вертелось множество вопросов.

1. Почему Машинелли уехала так внезапно, не взяв с собой даже минимального багажа?

2. Почему она записала телефонный номер акушерки, моральные устои которой вызывали сомнение?

3. Почему Томмазо Гуалтьеро Соларис внес на счет девушки значительную сумму в пять миллионов?

4. Почему Машинелли не призналась шведке, где находится в данный момент?

5. Почему Томмазо Гуалтьеро Соларис прекратил свои регулярные визиты в «Гранкио Адзурро» одновременно с исчезновением девушки?

Почему, почему, почему. И Сартори не в состоянии был выработать ответы, основанные на логике. Но он был убежден (и никто не мог разубедить его в этом), что дело Машинелли вовсе не закрыто. Пунктик, с виду незначительный, но в действительности имеющий большое значение в психологической игре событий, побуждал его вновь приняться за расследование или, по крайней мере, раскрыть подоплеку исчезновения девушки. Записка, оставленная Катериной для подруги, написана черными чернилами, а в квартире девушек была только шариковая ручка с зеленой пастой. Та, которую купила Харриет в субботу девятого октября. Кроме того, бумага и конверт, использованные для послания, были высшего качества, того типа, которое обычно называют «дипломат». А Харриет никогда не видела в руках Катерины бумагу для письма такого формата.

Какой логический вывод следовал из этих рассуждений? Вывод был один: Катерина Машинелли писала записку (Харриет опознала почерк подруги) не утром одиннадцатого октября и даже не в своей квартире по улице Номентана. Стало быть, она (или какое-то другое лицо) оставила его под ночным столиком своей комнаты в тот же день, когда позвонила подруге и упрекнула ее, что та уведомила полицию о ее исчезновении.

К чему эта комедия?

Еще одно почему.

Тем временем Катерина Машинелли продолжала отсутствовать. И бесполезно страстный Сальваторе Дамма надоедал по телефону: «Она вернулась?.. Не звонила больше?.. Почему она не показывается?»

Было двадцать третье октября. Установилась прекрасная погода. Днем солнце грело, как в июне, и многие люди снова надели летние платья; вечером, хотя было и прохладнее, так и тянуло выйти подышать последней теплынью римской осени. В эти вечера комиссар не прекращал свои визиты в «Гранкио Адзурро», оставаясь потом в компании Харриет, чтобы «парить на крыльях любви» до квартиры на улице Номентана. Он уходил почти всегда к рассвету, довольный одними сторонами своего бытия и разочарованный другими. Уходил, чтобы уединиться в тихой и уютной комнатке пансиона «Флорида» около Монтесакро, найденной для него бригадиром Короной. Положительной стороной его нового места жительства была близость от дома шведки. Почему Сартори допустил в свою «оболочку существования» это милое существо, красивое, романтичное, которое при каждой встрече заставляло его наслаждаться радостью жизни? Он уклонялся от вопросов и не хотел заглядывать в будущее. Он хотел жить настоящим, принимая и скупые, и щедрые дары судьбы.

В этот вечер около полуночи Сартори переступил порог «Гранкио Адзурро», где творился «сущий ад». Вовсю гремел оркестр, усиленный динамиками. Официанты лавировали между столиками с подносами, бутылками и бокалами, уклоняясь от столкновений с парочками, танцующими на площадке.

Джино Саличе в безукоризненном вечернем костюме, веселый и счастливый, безумствовал среди своих клиентов, как глава школы в Античной Греции среди своих учеников. Полицейский перехватил его как раз перед очередным «порханием». Он жестом остановил его стрекотню, взял за руку и подтолкнул в сторону кабинета директора. Там, по крайней мере, он мог поговорить с ним более-менее спокойно, не срывая голоса.