Мэри Стюарт - Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила (сборник)

– Донельзя польщена. Сядьте и выкладывайте наконец, что здесь происходит.

Графтон спустился с помоста, пересек комнату и сел в кресло, стоявшее возле стены. Он снял свой аккуратный костюм бизнесмена и переоделся в темные брюки и оливково-зеленую рубашку с высоким воротником в русском стиле, в которой его лицо казалось болезненно-желтоватым. Он не делал ни малейшей попытки скрыть полноту. На вид он был очень силен, с могучим, как у быка, толстым загривком. Моя грубость не произвела на него ни малейшего впечатления. Манеры его оставались безупречно вежливыми и даже приятными. Он перенес кресло поближе и уселся напротив меня.

– Сигарету?

– Нет, спасибо.

– Это поможет успокоить нервы.

– А кто сказал, что я нуждаюсь в успокоительных средствах?

– Тише, тише, мисс Мэнсел, мне казалось, что вы реалистка.

– Надеюсь, это так. Хорошо, давайте. Черт, руки трясутся. Помогите, пожалуйста.

– Не стоит. – Он дал мне закурить и взмахом руки погасил спичку. – Прошу прощения за то, на что пришлось пойти. Примите мои заверения в том, что я не желал вам ничего плохого. Просто пришлось вернуть вас сюда для одного важного разговора.

– Пришлось вернуть? – Я взглянула на него широко распахнутыми глазами. – Да перестаньте же нести чушь, доктор Графтон! Спокойно могли бы поговорить со мной в машине. Или, раз вы все равно собирались покончить с маскарадом, могли бы поговорить до того, как я уехала из Дар-Ибрагима. – Я откинулась на спинку кресла и затянулась сигаретой. Этот жест помог мне набраться уверенности, и я почувствовала, что нервы начали успокаиваться. – Должна сказать, тот карнавальный костюмчик, что был на вас позапрошлой ночью, понравился мне куда больше. Теперь я понимаю, почему вы принимаете гостей только по ночам. И вы, и этот зал смотритесь в темноте гораздо лучше.

Что касается зала, это была чистая правда. То, что в темноте при тусклом свете керосинки могло сойти за романтический упадок, при дневном свете превратилось в обыкновенную грязь и запущенность. Занавески над кроватью болтались несвежими лохмотьями, на столе возле меня громоздилась груда немытых чашек, тарелок и стояло блюдце, полное сигаретных окурков.

– Ладно, – процедила я сквозь зубы, по-прежнему стараясь держаться агрессивно, – выкладывайте. Начнем с самого начала. Что случилось с тетушкой Гарриет?

Доктор Графтон ответил мне честным взглядом и развел руками в извиняющемся жесте.

– Не сомневайтесь, мне самому не терпится поскорее поведать вам все. Признаю, у вас есть все основания не верить мне и гневаться, но, поверьте, все это делается исключительно в ваших интересах. Я сейчас все объясню. Что касается вашей двоюродной бабушки, вам не о чем беспокоиться, совершенно не о чем. Она скончалась с миром. Вам известно, что я был ее врачом. И я, и Джон не отходили от нее до самого конца.

– Когда она умерла?

– Две недели назад.

– От чего?

– Мисс Мэнсел, ей перевалило за восемьдесят.

– Так-то оно так, но у смерти должна быть причина. От чего она умерла? Сердце? Астма? Или просто от небрежения?

Я заметила, что Графтон слегка поджал губы, но ответил он с той же показной искренностью:

– Никакой астмы не было, мисс Мэнсел. Самым трудным для меня было изменить голос. Когда Джон рассказал, что вы настойчиво добиваетесь встречи с тетушкой, и мы поняли, что вас не так-то легко будет надуть, мы состряпали легенду, которая позволяла мне говорить шепотом. И вы, должно быть, давно уже поняли, что образ забывчивой чудаковатой старухи, который я создал, был очень далек от истины. Ваша тетушка до самой последней минуты пребывала в здравом уме и трезвой памяти.

– Так какова же причина смерти?

– В первую очередь сердце. Прошлой осенью у нее была небольшая коронарная недостаточность, и в конце февраля, уже после того, как я переселился в Дар-Ибрагим, случился еще один приступ. Потом, как вам, должно быть, известно, начались проблемы с пищеварением. Впоследствии ее состояние усугубили периодическая тошнота и несварение желудка. Одно из таких желудочных обострений случилось три недели назад. Ей было очень плохо, и сердце не выдержало. Вот и вся история болезни. Я изложил ее как можно проще. Повторяю: ей перевалило за восемьдесят. Трудно ожидать, что она могла бы поправиться.

Некоторое время я ничего не говорила, только затягивалась сигаретой и пристально смотрела на Графтона. Потом отрывисто спросила:

– Свидетельство о смерти! Оно у вас есть?

– Да, я составил его как положено. Можете ознакомиться с ним, когда будет угодно.

– Не верю ни единому слову. Вы скрыли от меня ее смерть, вы, Джон Летман и девушка. Надо сказать, вы пошли на многое, чтобы скрыть ее. Почему?

Графтон воздел руки:

– Бог свидетель, я на вас не в обиде. На вашем месте я бы и сам не поверил ни единому слову своего рассказа. Но факт остается фактом – я не только не хотел убрать вашу двоюродную бабушку с дороги, но и прикладывал все усилия к тому, чтобы она прожила как можно дольше. Я не требую от вас поверить моим словам о том, что она мне нравилась, но поверьте хотя бы тому, что ее смерть, наступившая крайне несвоевременно, причинила мне массу неудобств и могла бы стоить потери целого состояния. Поэтому у меня были веские основания держать ее смерть в секрете. – Он стряхнул пепел на пол. – Вот чем вызваны вся эта таинственность и маскарад. Сейчас объясню и это. Меня совсем не устраивало, чтобы во дворец нагрянули законники или безутешное семейство, поэтому я и не стал никуда сообщать о смерти. Все местные жители считают, что леди Гарриет до сих пор жива и здравствует.

– И тут, в самый неподходящий момент, сваливаемся невесть откуда мы с кузеном. Все понятно. Но почему этот момент был таким неподходящим? Для чего? Лучше действительно начать с самого начала, вы согласны?

Графтон откинулся на спинку стула.

– Отлично. Я был личным врачом вашей двоюродной бабушки на протяжении шести лет, а в последние три-четыре года приезжал в Дар-Ибрагим каждые две недели, а то и чаще. Для своего возраста она была весьма крепка и бодра, но представляла собой типичный случай malade imaginaire [61] Мнимый больной ( фр .). . Кроме того, она была очень стара и, по моему мнению, вопреки фанатичной независимости, чувствовала себя очень одиноко. А живя в одиночестве, в окружении арабских слуг, она в душе очень боялась болезни или несчастного случая, которые оставят ее… поставят в полную зависимость от слуг.

Мне почудилось, что он хотел сказать «оставят на их милость». Мне вспомнился огромный рубин на пальце Халиды, крепко сбитая угрюмая фигура Насируллы, идиотский разинутый рот Хассима.

– В самом деле? – сказала я.

– Поэтому я и наносил ей регулярные визиты, и они в конце концов настроили ее на более миролюбивый лад. Кроме того, ей было приятно общаться с соотечественником. Мне, должен сказать, тоже нравилось посещать вашу тетушку. Когда она находилась в хорошей форме, то была очень занятной собеседницей.