Мэри Стюарт - Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила (сборник)

– Выпейте. Вам станет легче. Еще сигарету? Я помогу.

Я автоматически взяла сигарету, он поднес огня, затем приподнялся, отодвинул кресло в тень, подальше от столба солнечного света, косо падавшего из окна, и снова сел.

Я вытянула руки на резных лаковых подлокотниках. Странным образом это крохотное, хорошо отработанное проявление заботливости изменило тон разговора, перевело его в плоскость отношений между врачом и пациентом, позволило Графтону неуловимо, на волосок, очутиться выше меня. Я сделала над собой усилие, чтобы справиться с нараставшей усталостью и вернуться к холодному, обвинительному тону, перейти в атаку.

– Отлично, доктор Графтон. Таким образом, первая часть расследования закончена. На данный момент я согласна признать, что смерть моей тетушки наступила от естественных причин и что вы сделали все, что могли. Перейдем к следующему пункту: почему вы решили скрыть ее смерть, прибегли к тому, что сами называете «мистификацией» и «маскарадом»… и почему вы поступили так со мной. Вам еще осталось объяснить очень и очень многое. Приступайте.

С минуту Графтон разглядывал свои сцепленные на коленях руки. Потом поднял глаза:

– Когда вы позвонили ко мне домой и вам сказали, что я уехал, вам пояснили что-нибудь относительно меня?

– Не очень-то многое, все больше играли в молчанку. Я пришла к выводу, что у вас неприятности.

– Еще какие. Да, у меня были неприятности, поэтому я и решил скрыться до тех пор, пока обстановка не изменится к лучшему. Предпочитаю провести остаток жизни где угодно, только не в ливанской тюрьме.

– Даже так?

– Вот именно. Я оказался замешан в нелегальную закупку и перепродажу медикаментов. А здесь вам скорее сойдет с рук убийство.

– Вам грозила не депортация, а нечто большее?

– Депортацией бы дело не ограничилось. Проблема в том, что я гражданин Турции, а там наказания еще более жестоки. Поверьте на слово, мне пришлось скрыться, и как можно скорее, пока до меня не добрались. Но в этой стране я кое-чем владел, и будь я проклят, если бы смылся за границу, не реализовав своего имущества. Естественно, я давно предполагал, что в один прекрасный день меня раскроют, и заранее подготовился. Дар-Ибрагим долгое время служил моей базой и, скажем так… складом, а за последние несколько месяцев мне удалось, – Графтон чуть прищурил смуглые веки и сделал едва заметную паузу, – привлечь на свою сторону Джона и заручиться его интересами. Поэтому мой выход из дела произошел довольно гладко. Меня доставили в аэропорт, проверили документы, потом некто другой взял мой билет и сел в самолет. Если вы знаете здешний аэропорт, то догадались, как это можно проделать. Джон поджидал меня за воротами аэропорта. Он отвез меня в Дар-Ибрагим боковой дорогой – той самой, по которой сегодня привезли вас, – и оттуда я пешком спустился во дворец. Ваша тетушка ждала меня с нетерпением. Разумеется, я не рассказал ей всей правды; я сочинил для нее душещипательную историю об абортах и о том, как незаконно отпускал беднякам бесплатные лекарства. Подобно леди Стэнхоуп, она питала глубочайшее презрение к законам этой страны, поэтому приняла меня с распростертыми объятиями и пообещала держать дело в секрете. Ей ужасно нравилось постоянно иметь доктора при себе и задавать ему массу вопросов о здоровье, к тому же она слишком любила поговорить о собственной персоне, чтобы проявлять излишнее любопытство к другим. Что же касается слуг… Халида положила глаз на Джона, рассматривая его как билет в один конец из Салька в лучшую жизнь, а ее брат давно работал на меня. Относительно Хассима можно сказать, что вряд ли стоит затрачивать много средств, чтобы купить его молчание; требуется немало практики, чтобы понять в его речи хоть одно слово из двенадцати, к тому же он все равно слишком глуп, чтобы понять, что происходит. Так что я устроился как у Христа за пазухой: здесь у меня была отличная база, чтобы руководить операцией. А Джон стал агентом по внешним связям и помогал обналичивать мои активы. Все шло как по маслу, о лучшем и мечтать было нельзя: никто не питал никаких подозрений, наличные деньги вот-вот должны были поступить, я собирался окончательно исчезнуть из страны в конце лета…

Графтон помолчал. Я склонилась над столиком, чтобы стряхнуть в блюдце пепел с сигареты, но промахнулась, и серые хлопья легли прямо на толстый слой пыли, покрывавший столик.

– Но две недели назад, – продолжал Графтон, – ваша тетушка скончалась. Боже мой, как вы могли подумать, будто я ее убил! Я провел возле ее постели, в этом самом кресле, битых девять часов, сражаясь за ее жизнь, как тигрица за детеныша… – Он вытер пот с верхней губы. – Вот, видите. Она умерла – и после ее смерти двери Дар-Ибрагима распахнулись бы настежь, а меня бросили бы на съедение львам. В конце концов мы решили спустить дело на тормозах – если не ошибаюсь, так говорит нынешняя молодежь? – и никому не говорить о ее смерти. Мы решили, что следует переждать пару недель – за это время мы как раз успели бы закончить все текущие операции. Мне не удалось бы держать смерть старушки в тайне дольше, к тому же риск был слишком велик. Нам пришлось остановиться на достигнутом и, чтобы избежать еще больших потерь, в великой спешке выработать план окончательного побега. Однако нам это удалось. На что мы не рассчитывали, так это на ваш визит. Ни одно из слов вашей тетушки не навело нас на мысль о том, что у нее есть любящие родственники, которые со дня на день готовы постучаться в дверь. Но вы появились-таки, и появились в самый неподходящий момент.

Солнце почти село, его последние лучи яркими наклонными дорожками ложились к моим ногам. В этих светящихся колоннах плясали пылинки. Я почти бездумно разглядывала их. Человек в дальнем кресле, заслоненный их веселым кружением, казалось, уплывал куда-то далеко-далеко.

– Сперва мы подумали, что не составит труда сбить вас с толку, – проговорил Графтон, – но вы оказались девушкой настойчивой и неглупой. Вы умудрились нагнать страху на Джона, и мы опасались, что, если вы не на шутку забеспокоитесь, у вас хватит нахальства явиться сюда во главе армии адвокатов с судебными повестками и бог знает чем еще. Поэтому мы решили, что, попытавшись устроить маскарад, ничего не потеряем, и, возможно, нам удастся продержать вас в неведении хотя бы несколько дней – а нам и надо-то было всего несколько дней, не больше. Идея была отчаянная, но я решил, что в полумраке сумею продержаться с минуту-другую, особенно если учесть, что она всегда носила мужскую одежду. Собственно говоря, именно эта ее привычка в первую очередь и навела меня на мысль о маскараде. Если бы мы совсем отказались пускать вас к тетушке, вы решили бы, что она серьезно больна или что Джон скрывает что-то из-за своих собственных соображений, поэтому вы могли, чтобы развеять подозрения, привезти из Бейрута врача или адвоката, а в таком случае мы бы погибли. Поэтому мы пошли на риск, и идея сработала.