Мэри Стюарт - Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила (сборник)

Летман склонился над лаковым креслом. При его прикосновении наркотические пары на мгновение развеялись. Я спустилась из-под потолка, где витала до сих пор, обратно в обмякшее тело на кресле. Он оторвал меня от спинки, обхватил руками и приподнял. Медленно и, как мне казалось, с величайшим достоинством я произнесла:

– Сп-сибо, сама справлюсь.

– Да куда вам, – нетерпеливо оборвал Летман. – Пошли, я осторожно. Не бойтесь.

– Кого, вас? – отозвалась я. – Не смешите.

Он прикусил губу, выдернул меня из кресла и жестом настоящего мужчины взвалил на плечо. Стыдно признаться, но я испортила героическую сцену тем, что хохотала, как идиотка, пока меня вверх тормашками тащили обратно в темницу.

Да, я назвала это империей и, похоже, ненамного ошиблась. Бог знает, к каким только выводам я бы не пришла, будь у меня хоть малейшие сведения, на которые я могла бы опереться; и, Бог свидетель, теперь у меня в руках были все детали мозаики.

Прошло немало времени. Мои часы показывали одиннадцать, без минуты-другой. Время летело как во сне, буквально как во сне, проплывало, как клубы дыма от сигареты, которая и ввергла меня в такое забытье. Теперь я чувствовала, что приземлилась основательно – даже чересчур основательно. Я снова очутилась на кровати в своей темнице, сидела на груде скомканных одеял, поддерживая ладонями раскалывавшуюся от боли голову. Теперь я была уже не той беззаботной девчонкой с размякшими костями, одурманенной гашишем, а снова превратилась в молодую женщину, которая, хоть и находилась в состоянии тягчайшего похмелья, все же в достаточной мере владела всеми пятью органами чувств, и все пять чувств до единого посылали в мозг один-единственный сигнал: страх. Основания для этого находились буквально перед глазами.

На сей раз мне оставили свет. Наверху, в стенной нише, вздымала лепестки пламени трехрожковая лампа. Возле кровати стояли кувшин с водой и стакан. Я выпила, и ощущение наждачной бумаги во рту слегка поутихло. Я попробовала спустить ноги с кровати и уперлась пятками в пол. Под ногами я ощущала твердую поверхность – это было уже кое-что. Я не стала совершать чересчур решительных движений, например не попыталась встать, а, напротив, так и осталась сидеть, придерживая голову руками, чтобы она не отвалилась от туловища, и бережно, как можно бережнее поводила глазами туда и сюда, силясь в неверном свете разглядеть обстановку…

Комната оказалась куда обширнее, чем я себе представляла. Дальние стены скрывались в тени. Беглый взгляд из коридора различил бы посреди комнаты лишь груду сломанной мебели, старых ковров да конской сбруи, однако, вглядевшись, я заметила, что позади этой кучи хлама кладовка битком набита деревянными ящиками, картонными коробками и небольшими банками. Возможно, часть из них, подумала я, была «куклами» для отвода глаз и в действительности содержала тот самый продукт, который был указан на упаковке (например, подсолнечное масло) и использовался для маскировки наркотиков; но даже если только часть банок содержала гашиш или производные опиума, то по своей стоимости эта комната раза в четыре превосходила пещеру Аладдина со всеми ее сокровищами. Я вспомнила рассказ Хамида об овечьем помете, но теперь мне почему-то было не до смеха.

На ближайшей ко мне картонке отчетливо выступал до боли знакомый силуэт бегущего пса, а ниже по трафарету было выведено издевательское в своей нелепости предупреждение: «Высшее качество, опасайтесь подделок». Последние кусочки головоломки встали на свои места, и обрывочный рассказ Генри Графтона, со всеми недомолвками и двусмысленностями, стал пугающе ясен. Гашиш в изобилии произрастал на высокогорных полях; Джон Летман следил за тем, как растет урожай, или же торговался с крестьянами, или договаривался с теми же крестьянами о том, чтобы они партия за партией доставляли урожай во дворец – может быть, именно с таким грузом и прибыл в Дар-Ибрагим тот самый незнакомец, которого мы с Чарльзом видели у задней калитки.

Очевидно, Дар-Ибрагим давно служил перевалочным пунктом в гнусной торговле; возможно, он стал использоваться в этом качестве еще до того, как в нем поселилась тетушка Гарриет. Дворец прекрасно подходил для роли перевалочного пункта и одновременно мог послужить идеальным убежищем для человека, оказавшегося в положении Генри Графтона, – уединенная крепость на вершине скалы, где обитает энергичная старуха, которая, подобно своему прототипу – леди Эстер, уже успела разок-другой преступить закон и, несомненно, преступила бы его еще не раз, если бы это потребовалось для блага друзей. Я не сомневалась, что, узнай моя тетушка, чем занимается под ее крылом Генри Графтон, она не стала бы его покрывать, но, без сомнения, рассказанная им история показалась ей вполне правдоподобной, и не менее правдоподобными были ссылки на непонятные «эксперименты», которые он с Джоном Летманом проводил в подземных кладовых. Теперь мне была до боли ясна и незавидная роль Джона Летмана в этом деле. Он, несомненно, вступил в игру, практически ничего не подозревая, по наущению бессовестного Графтона, который убедил его, что сигарета-другая с марихуаной ничем ему не повредит; затем, незаметно, неизбежно, он попался на крючок. Графтон посадил его на более сильные наркотики, чтобы полностью подчинить юношу себе и заручиться его помощью. Жертвой этого преступления выступала отнюдь не тетушка Гарриет – теперь я убедилась, что Графтон ни в коей мере не стремился убрать ее с дороги. Жертвой афериста пал несчастный Джон Летман.

И у меня были основания опасаться, что вскоре у преступления будут сразу две жертвы. Пусть Генри Графтон сколько угодно утверждает, что не желал вреда ни мне, ни моему кузену, однако людей убивали и за куда меньшее, чем полный дворец наркотиков и возможный смертный приговор (поскольку Графтон имел турецкое гражданство) в случае, если афера раскроется. Вряд ли он мог рассчитывать на то, что мы с Чарльзом не отправимся в полицию в тот же миг, как только выйдем на свободу, но тем не менее он раскрыл передо мной – и, вероятно, также и перед моим кузеном – все карты, с пугающей откровенностью выдал нам всю информацию и обеспечил уликами. Не знаю, отдавал ли он сам себе в этом отчет, но ради спасения собственной шкуры он прикончит нас не задумываясь.

Дверь, наверное, была очень толстой. Я не услышала в коридоре никаких шагов. Дверь внезапно распахнулась, и на пороге появилась Халида с неизменным подносом в руках. Ее никто не сопровождал, и ей пришлось, удерживая поднос в одной руке, отпирать дверь другой. Поэтому я предположила, что моим тюремщикам известно, в каком состоянии я нахожусь после приема наркотиков. Халида стояла, подпирая дверь плечом, и глядела на меня с обычным своим презрением и ненавистью.