Мэри Стюарт - Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила (сборник)

Очевидно, Графтон уже успел поговорить с ней. Лицо Халиды потемнело, и на мгновение ее рука сжалась в кулак и исчезла в складках шелкового платья. Потом, картинно пожав плечами, Халида стянула с пальца перстень.

– Забирай. Только потому, что я сама так захотела. Оно ничего не стоит. Забирай, сукина дочь.

И жестом императрицы, подающей нищему грош, Халида швырнула мне перстень. С точностью, которой нельзя достичь и за десять лет упорной тренировки, перстень шлепнулся прямо в тарелку с супом.

– Отлично, – бодро заявила я. – Заодно и простерилизуется. Впрочем, простерилизуется ли? Я никогда не видела здешних кухонь; когда я была здесь гостьей, мне приходилось принимать на веру, что там все идеально. Но теперь я пленница и потому не обязана есть то, что мне не нравится, правда?

Я взяла с подноса вилку, выудила из супа тетушкин перстень с рубином, ополоснула его в стакане воды и вытерла салфеткой. Тут я заметила, что наступило молчание. Я подняла глаза.

Когда Халида заговорила, я поняла, что она чем-то сильно огорчена:

– Вы не хотите перекусить?

– С удовольствием съела бы что-нибудь. У хорошей хозяйки ничего в доме не пропадает. Съем, пожалуй, хлеба с сыром. Благодарю за перстень.

Я надела его на палец.

– А как же суп? Перстень был чистый… он…

– Не сомневаюсь. Я бы не стала заострять на этом внимания, если бы вы, моя гордая красавица, не обозвали меня сукиной дочкой. Не то чтобы я была против, я люблю собак, но моя мамочка могла бы обидеться. Нет, Халида, суп я не буду.

Она, разумеется, не уловила ничего, кроме моей первой и последней фразы.

– Тогда разрешите, я принесу еще одну тарелку… пожалуйста.

Я удивленно взглянула на Халиду. Само по себе то, что она стремилась чем-то услужить мне, уже казалось странным, но последняя просьба была произнесена таким настойчивым, даже умоляющим тоном, что я в изумлении раскрыла рот.

– Конечно же, я принесу еще. Не волнуйтесь. С минуты на минуту мужчины придут сюда и начнут грузить ящики, вас уведут и посадят вместе с вашим кузеном, поэтому покушайте, пока есть время. Разрешите, я принесу!

В ее настойчивых просьбах, в машинальном движении, каким она униженно ссутулила плечи, прижала к груди подбородок, протянула ладони, сквозила въевшаяся в плоть и кровь многовековая привычка к покорности. Такие жалкие повадки лучше всяких документальных свидетельств говорили о том, что на протяжении многих поколений предки Халиды жили в беспросветном рабстве, под свист кнута.

– Очень любезно с вашей стороны, но в этом нет никакой нужды. – Моя собственная реакция тоже вполне предсказуема, подумала я, ощутив укол презрения к себе. Пока Халида держалась вызывающе, я тоже злилась и грубила, но как только она покорно отползла на свое место, я напустила на себя холодную вежливость цивилизованного человека. – Нет, спасибо, я не хочу супа. Мне вполне хватит хлеба с сыром.

– Тогда я отнесу его обратно, на случай, если…

– Нет, нет, не беспокойтесь. Мне бы хотелось, чтобы вы тотчас же отправились к доктору Графтону…

Но я так и не закончила. Мы обе потянулись к подносу, она – чтобы взять тарелку, я – чтобы остановить ее, и в эту минуту наши глаза, разделенные всего несколькими дюймами, встретились.

В тот же миг я схватила ее за запястье, не давая коснуться тарелки. Выражение ее лица, едва заметный вздох дали мне понять, что, как это ни фантастично, я не ошибалась.

– Что в супе? – потребовала ответа я.

– Пустите!

– Что ты туда положила?

– Ничего! Суп хороший, я сама его сварила…

– Не сомневаюсь, что сама. Что ты туда подмешала? Еще немного вашей любимой cannabis indica, чтобы я вела себя потише? Или еще что-нибудь похуже?

– Не понимаю, о чем вы! Говорю вам, я туда ничего не подсыпала! Курятина, зелень и овощи, немного шафрана и…

– И для полноты картины капля-другая яда?

Халида отшатнулась. Я выпустила ее руку и встала. Мы с ней примерно одинакового роста, но мне казалось, что я намного выше. В моем ледяном взгляде сквозила презрительная ярость. Такое нападение исподтишка скорее бесит, чем пугает. Если у потенциальной жертвы вообще появилась возможность проявить свой взгляд на попытку отравления, это означает, что такая попытка провалилась, и, наверное, само по себе чувство облегчения оттого, что опасность миновала, выливается в презрение к отравителю и пылающий гнев на его гнусный метод.

– Ну так что же?

– Нет, там ничего не было! Ничего! Как вам такое могло прийти в голову? Яд! Откуда я возьму яд?

Вдруг Халида запнулась и ахнула. За спиной у нее появился Генри Графтон.

– В чем дело? Кто тут говорит о яде? – спросил он с порога.

Халида резко обернулась к нему, раскинув руки, точно стремясь помешать ему войти. Тело ее все еще гнулось, словно травинка под дуновением ветерка, в том грациозном поклоне, какой можно встретить в японских статуэтках из слоновой кости. Она приоткрыла рот и провела языком по губам, но ничего не сказала. Графтон перевел взгляд на меня.

– Я говорила, – с вызовом произнесла я. – Похоже, эта милая крошка подложила мне в суп кое-что такое, о чем предпочитает не рассказывать. Это было сделано по вашему приказу?

– Не дури.

Я приподняла брови:

– Наркотик, значит, можно, а яду – ни-ни? Идите вы с вашей клятвой Гиппократа… Тогда, может быть, она все-таки расскажет, что подложила в суп и зачем это сделала? Или желаете забрать тарелку и провести анализ в собственной лаборатории по соседству?

С секунду он всматривался в меня, потом перевел взгляд на поднос.

– Ты ела суп? – помолчав, спросил он.

– Нет, иначе давно бы корчилась на полу.

– Тогда откуда ты знаешь, что он отравлен?

– Догадываюсь. Уж больно настойчиво Халида уговаривает меня отведать хоть немножко, хотя до сих пор она не слишком пеклась о моем самочувствии. Она случайно уронила перстень в суп, а когда я сказала, что не хочу после этого его есть, очень огорчилась. Тут-то я и поняла. Не спрашивайте меня, как я догадалась, но ставлю двадцать против одного за то, что суп отравлен, и не уверяйте меня, что вы сами не подумали того же самого. Только взгляните на нее. А что касается того, где она достала отраву, то разве не осталась в ее распоряжении целая комната, битком набитая лекарствами тетушки Гарриет? Спросите ее, – я кивнула на девушку, которая хранила молчание, – спросите эту маленькую мисс Борджа. Может быть, она вам признается.

Задолго до того, как я закончила говорить, Графтон переключил все внимание на Халиду. Его черные глаза сверкали мертвенным блеском, как нефтяная пленка на воде. На мгновение я ощутила радость оттого, что среди бесчисленных хлопот этой ночи он нашел время столь серьезно заняться моим обвинением; это могло означать только одно – он не намерен причинить вред ни мне, ни Чарльзу. Но выражение его глаз, которыми он впился в девушку, и непритворный ужас на лице Халиды удивили меня. Ее руки крепко сжались на горле, тиская нежный шелк так, словно она никак не могла согреться.