Мэри Стюарт - Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила (сборник)

– Я не убивала! – Голос Халиды звенел от ярости. – Как вы можете говорить такую чушь? Я же сказала, это было всего лишь лекарство, я взяла его в сундуке, который Джон держит у себя в комнате, – помните, тот ящик с лекарствами, который муж леди Гарриет брал с собой в экспедиции…

– Этот склад доисторического барахла? Бог знает что могло в нем храниться! Ты хочешь сказать, что Джон обо всем знал?

– Нет, говорю же вам, я сама его взяла! Но сначала спросила у Джона, что это такое. Если бы я не знала, что это безопасно, ни за что не подлила бы его старой леди! Это был не яд! Он говорил, это слабительное, делается из семян какого-то растения… ага, молочая. Я запомнила потому, что звучит похоже на «молоко», и…

Графтон принюхивался к тарелке супа и вдруг вдохнул всей грудью, словно ему не хватало воздуха.

– Вот оно что! Семя молочая! Боже мой! Это кротоновое масло, и я сомневаюсь, что покойный Бойд в последние пятьдесят лет хоть раз доставал его из сундука, разве что для лечения верблюдов! «Одна-две капли»! Хорошенькое дело! Двадцать капель могут убить здоровую лошадь! А ты давала эту дрянь больной женщине, старухе…

– Это ей не повредило! Сами знаете, что не повредило! Я давала ей это три раза, и ей делалось лучше…

– А в последний раз, – тихо произнес Генри Графтон, и натянутая струна в его голосе задрожала, – за три недели до того у нее случился приступ коронарной недостаточности. Сердце старушки не выдержало, и она умерла… а если бы ты держала свои грязные пальцы подальше от лакомых кусочков, она и поныне была бы жива, и у нас на шее не висели бы ее проклятые родственнички, и мы бы провернули дело без сучка без задоринки, заработали бы целое состояние и успели бы к следующему урожаю наварить еще одно. А ты… ты…

В припадке слепой ярости Графтон швырнул тарелку с супом прямо в лицо Халиде.

Суп давно остыл, однако жирная липкая масса выплеснулась прямо в глаза девушки. А тарелка разбилась. Очевидно, она была сделана из тонкого фарфора, ибо раскололась не о коробки у нее за спиной, а прямо о ее скулу. На мгновение повисла ужасающая тишина, потом девушка завизжала, но тотчас захлебнулась собственным криком – тягучая жидкость захлестнула ей рот, забила горло. Кашляя и задыхаясь, она согнулась пополам. Вязким ручейком по щекам заструилась кровь, смешиваясь с тошнотворной зеленоватой суповой слизью.

Графтон замахнулся на девушку. Я протестующе завопила, ринулась вперед и схватила его за руку.

– Хватит! Не трогайте ее!

Он рванулся, пытаясь высвободиться, и при этом так сильно толкнул меня плечом, что я отлетела назад, сшибла поднос и чуть не упала на пол. Лицо его чудовищно раскраснелось, дыхание с хрипом клокотало в горле. Не знаю, ударил бы он ее еще раз или нет, но тут в ее руке что-то сверкнуло, девушка отскочила от стены ящиков и, как разъяренная кошка, выставив вперед скрюченные пальцы и остро наточенный кинжал, ринулась на Графтона, целясь ему в лицо.

Подобно многим невысоким людям, Графтон был очень быстр на ногу. Наверно, движение было чисто рефлекторным, потому что мысль его не могла отреагировать с такой скоростью. Он отскочил назад, спасаясь от хищных когтей и от кинжала, который она успела выхватить неведомо откуда. Халида снова ринулась на него. Сверкнуло лезвие дамасской стали. У Графтона не было оружия – для чего оно ему, чтобы справиться со мной? – и поэтому он выхватил из груды хлама первое, что попалось под руку. Мне до сих пор кажется, что он тянулся за хлыстом, который лежал поверх груды верблюжьей сбруи, но ладонь промахнулась на считаные сантиметры, и в руке у него оказался не гибкий кнут, а тяжелое, острое стрекало, каким погоняют быков.

Удар пришелся девушке прямо в висок. Она, казалось, переломилась посередине, точно внутри у нее лопнула стальная пружина. Она все еще клонилась вперед, но яростные пальцы безвольно скользнули по шее противника, не принеся вреда, а острый кинжал мелькнул в сантиметре от его горла. Ослабевшее тело свалилось на Графтона и, переламываясь в каждом суставе, отяжелевшей массой скатилось к его ногам и там застыло, содрогаясь в судорогах. Нож выпал из разжавшихся пальцев и тихонько звякнул о каменный пол за мгновение до того, как бедняжка рухнула на холодные плиты. Затем осела верхняя часть туловища, и с тихим треском разбилась о камень голова. Все было кончено.

В наступившей тишине было слышно, как трепещет, подобно плененному мотыльку, огонек пламени в лампе.

Колени мои подкосились. Я снова беспомощно плавала в дымной мгле. Припоминаю, что мне пришлось изо всех сил оттолкнуться от двери, чтобы подойти к Халиде.

Я совсем забыла, что Графтон врач. Едва я успела решить, что надо что-то делать, как он уже стоял возле девушки на коленях.

Я шагнула к нему.

– Она мертва? – едва слышно выдавила я.

Его работа отняла менее секунды, затем он тотчас вскочил на ноги. Он ничего не сказал. Этого и не требовалось. Я никогда раньше не видела мертвых, видела только, как актеры изображают смерть на сцене или экране, но, уверяю вас, смерть ни с чем нельзя спутать, даже если сталкиваешься с ней впервые.

Я пыталась что-то сказать, но в горле стоял комок. Я задыхалась. Генри Графтон обернулся ко мне. Его рука по-прежнему сжимала стрекало.

Разумеется, он не хотел ее убивать. Но она была мертва, и я при этом присутствовала. И тут меня пронзила еще одна мысль. Не знаю, что меня на нее навело, знаю лишь, что в тот миг в жуткой тесной каморке, где воняло супом, ламповым керосином и чем-то еще – наверное, смертью, – все нервы мои обнажились и впитывали окружающее, точно нежные белые корешки цветка над поверхностью почвы. Я поняла: Графтону никогда прежде не доводилось убивать, и он до сих пор не в силах был поверить, что совершил это, и осознать, как это легко. Сколько бы он ни пытался обмануть сам себя успокоительной ложью о том, что он не желает мне и Чарльзу никакого зла, теперь он знал. Решение было принято. Он сделал первый шаг по скользкой дорожке… И, глядя в эти черные глаза с расширенными значками, я понимала, что проклятый наркотик, наслаждение смертью, опьянил его сильнее, чем фанатичного убийцу-гашишина.

Мне до сих пор кажется, что мгновение спустя я совершила глупейший поступок из всех возможных. Наверное, мне следовало бы остаться и спокойно заговорить с ним, говорить до тех пор, пока багровая краска не исчезнет с его лица и затуманенные глаза не прояснятся.

Но я видела только одно: путь к дверям свободен и я нахожусь ближе к выходу, чем Графтон.

Я не стала терять время на споры. Я повернулась и пустилась наутек.