Мэри Стюарт - Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила (сборник)

Все это произошло в считаные секунды. Языки пламени взметнулись, затрепетали, нащупали занавески над кроватью, лизнули их и пошли плясать, поглощая тонкую ткань своим пылающим чревом. Я скатилась с кровати, высвободилась из занавесок и метнулась в приветливый сумрак коридора. Последнее, что я увидела, прежде чем у меня за спиной опустился гобелен, был юноша-араб, наклонившийся, чтобы оттащить Графтона к противоположной двери.

Борзые выскочили следом за мной. Сафир, поскуливая от страха, кое-как выпутался из гобелена и кубарем скатился по лестнице. Когда собаки были уже у подножия лестницы, я захлопнула дверь и помчалась за ними.

– Сюда! – запыхавшись, окликала я их. – Сюда! За мной!

И мы мчались по коридору, сквозь неподвижный воздух, где уже запахло дымом, обогнули поворот, пробежали мимо кладовки, где лежала несчастная Халида, – и наконец вот она, дверь покоев принца.

Руки у меня тряслись, и собаки, подскакивая от страха, дважды нетерпеливо отпихивали меня, прежде чем я сумела отодвинуть непокорный засов. Дверь открылась, и мы вышли. Массивная дверь подалась легко и бесшумно. Может быть, пробка мертвого воздуха задержит распространение огня. Я захлопнула дверь и снова задвинула засов. Потом обернулась – и обнаружила, что огонь уже выбрался наружу…

По крайней мере, так мне показалось в первый момент. С замиранием сердца я увидела, что наружный коридор залит ярким мерцающим светом. Потом я поняла его происхождение. Этот коридор тоже осветили для ночной работы. В старинных скобах по обе стороны княжеских дверей торчали самодельные факелы, которые вспыхивали неровным коптящим пламенем. Наверно, отсюда и исходил тот самый дым, запах которого я ощущала в коридоре.

Я в нерешительности остановилась, хватая ртом дымный воздух, а собаки тем временем поскуливали, дрожали и жались к моим ногам. Вскоре должен прийти караван, и, скорее всего, он подойдет к задним воротам. Однако Халида говорила, что задняя дверь заперта и ключа в ней нет. Значит, караван ждут у главных ворот. Надо рискнуть.

Я побежала по коридору направо и, спотыкаясь, преодолела ярдов двадцать по щербатым, плохо освещенным камням, как вдруг Сафир снова заскулил, и я услышала, что впереди, в главном дворе, раздаются громкие сбивчивые крики. Я застыла как вкопанная. Да, наверняка там собрались они все – Графтон, Летман, Насирулла, Хассим. Если бежать туда, я попаду прямо к ним в лапы. Мало того, если они питают хоть малейшую надежду спасти свой драгоценный груз, то с минуты на минуту ринутся прямо в мой коридор. А когда весь этот прогнивший дворец будет полыхать, как пучок соломы, я готова дать голову на отсечение, что любой из них, кто доберется до меня, первым делом швырнет меня прямо в огонь.

Я побежала обратно, к лестнице, ведущей в сераль.

Дверь легко подалась, и мы выскочили наружу. В тот же миг нас бархатным одеялом окутала темнота, душная, безмолвная, пугающая. Я захлопнула дверь и неуверенно сделала пару шагов, потом споткнулась о нижнюю ступеньку и упала, ушибив голень. Один из псов прижался к моей ноге и жалобно заскулил. Горячая кожа под шелковистой шерстью подрагивала. С другой стороны мне в бок уткнулась узкая собачья морда. Я ощутила под пальцами ошейник и поднялась на ноги. Держась одной рукой за ошейник, а другой нащупывая перила на наружной стене лестницы, я принялась кое-как пробираться по винтовой лестнице.

– Ну, друзья, показывайте дорогу, – шептала я.

Собаки рвались вперед так рьяно, что я поняла: они хорошо видят даже в такой темноте. Я спросила себя: может быть, они чувствуют запах воды? Мне казалось, я сама ощущаю его. Мысль о гигантской водяной линзе, лежащей прямо над головой, больше не пугала; сверкающая, прохладная, вода обещала спасение. Вцепившись в ошейник могучего пса, хватаясь левой рукой за невидимые минареты, кипарисы, певчих птичек на деревьях, я с трудом, задыхаясь, поднималась по винтовой лестнице. Наконец собака, прыгнув вперед, толкнула расписную дверь, та распахнулась, и мы, все трое, выскочили в прохладный ночной воздух. В саду было светло как днем.

Но в ночном воздухе стоял запах дыма, а свет был золотисто-красным, мерцающим. Вслед за собаками я сбежала по лестнице, ведущей из павильона, и остановилась у самого берега.

Огонь охватил все сооружения дворца к западу от озера. Старое прогнившее дерево, сухое, как порох, мгновенно заполыхало на ночном ветру, и, пока я в страхе и отчаянии взирала на пожар, с крыши одного из сараев взвился сноп искр, длинный и яркий, как хвост кометы. Он перелетел через озеро и рассыпался вдоль аркады на восточном берегу, возле окна, через которое не так давно пробирался Чарльз. Аркада вспыхнула.

По крайней мере в одном огонь сослужил добрую службу: во дворце было светло как днем. У меня еще оставался последний шанс пробраться в захламленную комнату под восточной аркадой, разыскать веревку и привязать ее к окну прежде, чем пламя охватит весь сераль. Что касается собак – насколько я вообще могла позволить себе в такие минуты думать о собаках, – то очевидно, что я, даже с помощью веревки, не сумею спустить их из окна. Но я утешала себя тем, что оставляю их в самом безопасном месте, какое есть во дворце. Им оставалось только залезть в воду.

Я подбежала к мосту, и собаки держались рядом, так близко, что, когда мы добрались до пролома, Сафир прыгнул первым, а Звездочка, спеша последовать за ним, так ткнулась мне в ноги, что я потеряла равновесие. Я поскользнулась, попыталась подняться, вскрикнула, наступив на острый камень, и упала в воду.

Глубина в этом месте была фута четыре. От неожиданности я пошла прямо ко дну и долго барахталась под плотным ковром водяных лилий, их блестящих листьев и еще каких-то водяных растений, пока наконец сумела подняться на ноги. Я стояла по щиколотку в иле и по грудь в воде, волосы мокрыми спутанными прядями повисли у меня на лбу, а собаки с восторженным любопытством взирали на меня с мостика.

Наконец Сафир, тявкнув от возбуждения, прыгнул в воду возле меня. За ним последовала неразлучная Звездочка. Они плавали вокруг, среди скрипучих ирисов, молотя по воде когтистыми лапами, и жалобно потявкивали от нетерпения, так им хотелось быть подле меня. Я пыталась оттолкнуть их, обезумевшим хриплым голосом выкрикивала команды, но псы не обращали на меня внимания. В конце концов я панически замолотила руками по воде и принялась пробиваться к берегу среди сбившихся в груды листьев водяных лилий.

Но к аркаде мне пробраться не удалось. Те несколько минут, что я потратила на борьбу с собаками, стоили мне доступа в захламленную кладовку. Какие-то горящие клочья – то ли солома, то ли циновки – перелетали через озеро и, опускаясь на крышу, уже успели поджечь ее в нескольких местах. Кровля состояла в основном из дранки, за много десятилетий добела выжженной на палящем солнце, и поросла ползучими растениями, которые успели высохнуть в жарком воздухе наступающего лета так, что листва их хрустела и ломалась даже под легким ветерком. Кусты жимолости вспыхнули, как солома, и вдоль всей аркады, как огненные стрелы, падали горящие обломки. Там, куда они опускались, вспыхивали новые языки пламени. Над дверью в кладовку качалась дымная завеса.