Мэри Стюарт - Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила (сборник)

– Очень разумно. Ах, какой вы умный. Создали тут целую империю, наводнили страну своими шпионами, шоферами и машинами. Откуда же у вас берутся деньги на оплату всего этого? И хватит ухмыляться, гнусный кривозубый итальяшка. Что вы сделали с Чарльзом?

– Я уже сказал. Его заперли.

Издевательская ухмылка исчезла.

– Вы его ранили?

– Случилась небольшая потасовка.

– Вы пытались одолеть Чарльза? Неудивительно, что Джон выглядит нелучшим образом. Я еще вчера заметила, что он прячет глаза, точно красна девица, но теперь понимаю, что он просто не хотел показывать мне разбитое лицо. До чего здорово обернулось дело, правда? Славный храбрый Чарльз! Ах, моя бедная тетушка! Он вас не сильно ушиб?

Последние следы улыбки испарились с лица Графтона. В глазах вспыхнула злоба, на виске запульсировала жилка.

– Он меня не тронул. У меня был пистолет. Признаю, от Джона толку мало, но что взять с наркомана.

– Наркомана?

Изумленный вопрос скорее отразился у меня на лице, нежели сорвался с губ. Графтон снова уплыл куда-то далеко. Зал погрузился в сумрачные тени. Я обнаружила, что сильно наклонилась вперед, пытаясь разглядеть, куда исчез мой собеседник. Я смутно сознавала, что мне следует трепетать от волнения за Чарльза, дрожать от страха за себя. Но я никак не могла собрать воедино разбегающиеся мысли. Разум не подчинялся мне. Непокорный мозг завертелся веретеном, взлетел высоко, как птица. Он норовил уплыть куда-то вдаль, и, стараясь удержать его при себе, я воспарила из кресла и поплыла к высокому потолку, в тенистый угол зала.

Вдруг Графтон оказался возле меня. Он чудовищно вырос, поднялся с кресла и стоял теперь надо мной. От его голоса по коже поползли мурашки.

– Да, наркотики, глупая избалованная сучка. Наркотики. Помнишь, я говорил о медикаментах? Здесь, в подвалах, лежит и ждет отправки индийская конопля, ее стоимость оценивается в целое состояние. Еще одно такое же состояние растет в полях выше Лаклука, и, если бы твоя тетка не умерла и я сумел бы дождаться урожая, это состояние тоже было бы моим. – Он перевел дыхание. – И не только конопля. В Турции и Иране выращивают опиум, ты разве не знала? Вот настоящее дело. Опиум, морфин, героин – а у меня налажен канал доставки через всю Сирию, он работает как часовой механизм, и все, что мне нужно для дела, – это немного времени и уединенное местечко вроде Дар-Ибрагима…

Я попыталась загасить окурок сигареты в блюдце, но блюдце уплыло куда-то в немыслимую даль, и у меня не хватило сил дотянуться до него. Окурок выпал из моих пальцев прямо на пол. Мне казалось, что он падал медленно, как осенний лист, но я не сделала попытки поймать его, только сидела и разглядывала собственные руки, которые, казалось, отъединились от тела и плавали где-то далеко-далеко.

– …Вот что у нас было, пока не появилась ты. В комнате рядом с кладовкой, где пришлось тебя запереть, находится лаборатория. С того дня, как пришла последняя партия, мы работали как каторжные, перерабатывая урожай. Да, в этом году нам наверняка пришлось бы упаковать оборудование и подыскивать новую базу – эти мерзавцы из Управления по борьбе с наркотиками в ООН закручивают гайки, да и Национальная ассамблея божится, что в будущем году в стране станет жарко, как никогда… К тому же, поскольку почтенная дама отошла в мир иной, дворец все равно закроется для гостей. Отступление на заранее подготовленные позиции, так, кажется, это называется? Караван придет сегодня ночью… – Его голос стих, и я услышала, что он снова смеется. Графтон наклонился, поднял окурок и бросил его в блюдце. Его лицо очутилось вровень с моим. – Вам немного не по себе, не правда ли? Не расположены продолжать спор? В машине вы выкурили сигарету с марихуаной, милочка, и сейчас еще две, а посему теперь вы отправитесь к себе в спаленку и отоспитесь хорошенько… На сегодня разговор окончен.

Я хотела было воспротивиться. Мне следовало вступить в бой. Но сил не было. В дымчатой мгле, подобно сновидениям, проплывали обрывочные, призрачные картины. Худощавая фигура Джона Летмана, побитое юное лицо с опухшими серыми глазами. Арабская девушка смотрит на него, яростно сверкая глазами. Конопляное поле с красным силуэтом бегущего пса на табличке. Ящики в подвале. Но видения растворились в воздухе, остался лишь яркий свет, пульсирующий в безумном ритме, и эта пульсация странным образом оборачивается биением моего собственного сердца.

В мерцающем воздухе, как трепетный рокот барабанов, то наплывает, то удаляется чей-то голос, и я оказываюсь где-то далеко, воспаряю ввысь, спасаюсь бегством, целая и невредимая, и плаваю, невидимая и могущественная, как ангел, под потолком среди паутины, а где-то внизу, в сумрачном зале, в красном лаковом кресле, сидит какая-то девчонка. Ее тоненькое тело в дорогом одноцветном платье безвольно обмякло, лицо бледное, на скулах поблескивают капли пота, губы раздвинуты в сонной улыбке. Ее темные гладкие волосы подстрижены по последней моде. Руки загорели на солнце, пальцы длинные и тонкие, на запястье мерцает тяжелый золотой браслет стоимостью в добрых восемьдесят фунтов… Да, верно он ее назвал, глупая избалованная сучка. Она, жмурясь, смотрит на него. Глаза у нее очень большие, опушены темными ресницами, и косметика, а теперь еще и наркотик заставляют их казаться еще больше… Бедная глупая сучка, ей грозит опасность, а я ничем не могу ей помочь, да, впрочем, мне все равно. А она, похоже, даже не испугалась…

Не испугалась она даже тогда, когда незаметно появился Джон Летман. Он медленно проплыл через сумрачный зал, как одна из теней в бесконечной веренице, остановился над ней и спросил Генри Графтона, словно о чем-то несущественном:

– Как она, отключилась?

– Две сигареты. До утра не очухается. А мальчишка?

– Нейтрализован. В камере дым столбом, сам спит как сурок. Бояться нечего.

Генри Графтон рассмеялся:

– Больше нам бояться некого. Наконец-то у нас развязаны руки. А ты, мой юный друг, строго придерживайся нормы и ни в коем случае не превышай. Судя по твоему виду, сегодняшнюю дозу ты уже принял? Так вот, это последняя. Можешь курить, сколько тебе вздумается, но не проси у меня чего-нибудь покрепче, потому что все равно не получишь, пока груз в целости и сохранности не уйдет из Бейрута. Ты меня слышишь? Вот так-то. Отнеси ее обратно.

Тот, что помоложе, приблизился к креслу. Девчонка сонно шевельнула головой, взглянула на него затуманенными глазами и слабо улыбнулась. Казалось, она силится заговорить, но никак не может. Ее голова безвольно откинулась назад.

– Должен заметить, – бросил Джон Летман, – в таком виде она мне нравится гораздо больше.

– Хочешь сказать, что, не будь у нее язычок острее осиного жала, ей бы цены не было? Согласен. Боже мой, ну и семейка! Она напоминает мне покойную леди в худшие свои дни. Ладно, она сама напросилась. Убери ее отсюда. Боюсь, тебе придется тащить ее на себе.