Надежда Фролова - Жертва любви. Геометрическая фигура

Специфическую принадлежность этой серой двухэтажки к судебной экспертизе выдавали приткнувшиеся на небольшой площадке возле нее катафалки похоронных контор, названия которых черной краской пугали редких прохожих, предпочитавших обходить морг стороной, — «Литургия», «Реквием», «Стена скорби», «Последний путь»…

— Господин Крафт, вы не страдаете сердечно-сосудистыми заболеваниями? — вежливо осведомилась я у своего клиента, пока мы поднимались по ступенькам городского морга.

— Вроде нет, а что? — академик галантно распахнул передо мной тяжелую дубовую дверь.

Войдя в здание, мы сразу же ощутили приторный запах формалина и тот вызывающий с непривычки рвотный эффект запах трупов, несущийся откуда-то из подвала. Крафт непроизвольно сделал глотательное движение, стараясь подавить приступ тошноты.

— Теперь мой вопрос понятен? — усмехнулась я.

Крафт в ответ лишь бессильно кивнул головой в знак согласия. Зная расположение кабинетов, я прошла к двери, на которой значилась табличка «Заведующий городским бюро судебно-медицинской экспертизы». Пожилая секретарша вопросительно посмотрела на нас.

— Тарас Вениаминович у себя? — осведомилась я.

Заведующий любезно принял нас. Грузный широкоплечий мужчина в белом халате, сверкая очками в металлической оправе, подписывая пропуск в подвал морга, поинтересовался у моего спутника:

— Кого потеряли, Александр Андреевич?

Крафт нервно вскинул бровями:

— Откуда вы меня знаете?

— Сын мой у вас на втором курсе дневного отделения учится, многое рассказывает о ваших лекциях, показывал фотографии КВН, вот я и запомнил вас, — спокойно объяснил главный патологоанатом города. Понимая психологическое состояние посетителей своего специфического учреждения, он привык не лезть в душу посетителей. — Спускайтесь вниз, санитары покажут вчерашний товар.

— Их успели исследовать? — спросила я.

— Нет, сами понимате, в первую очередь врачи работают с опознанными клиентами, у которых есть родственники, — заведующий пожал плечами.

Сталкиваясь постоянно по роду своей деятельности с судмедэкспертизой, я действительно была хорошо осведомлена о нравах и таксах, царящих здесь. Родственникам покойного приходилось платить буквально за все и всем — санитарам за мытье и начинение формалином тела усопшего перед выдачей «на руки», экспертам за быструю и качественную экзекуцию, охраннику, стоявшему на воротах, чтобы пропустил катафалк во внутренний дворик поближе к подвалу.

О безымянных трупах забывали порой на несколько дней и начинали заниматься ими только после настойчивых звонков из прокуратуры. Бесхозным покойникам не приходилось рассчитывать на первоклассное обслуживание.

Мы прошли в противоположный конец коридора, где располагался вход в подвальное помещение. Морг губернского города С. разительным образом отличался от подобных учреждений США, широко знакомых нам по сериалу «Секретные материалы». В американских боксах трупы лежат в индивидуальных камерах, в полиэтиленовых мешках, дважды закрытые герметично, что способствует сохранению трупа. В отечественных моргах трупы валяются (другого глагола и не подберешь) на мраморных столах, синие от холода зимой и покрытые бурыми пятнами и дурно пахнущие летом, когда старенькая холодильная камера не справляется с жарой.

Спустившись в подвал, я попросила дежурного санитара показать два вчерашних женских трупа. Молоденький санитар, очевидно, студент соседнего медицинского университета, подвел нас к мраморному столу. Крафт между тем уже вытащил из кармана брюк носовой платок и судорожно зажал им рот. Да, в таком состоянии он вряд ли способен что-то соображать.

Впрочем, даже одного беглого взгляда на обнаженные тела, лежавшие под матовыми лучами люминесцентных ламп, было достаточно, чтобы убедиться: это — не Ксения. Маленькая, хрупкая женщина была убита ударом острого предмета прямо в сердце, рана зияла немного выше левого соска. У второй, грузной женщины, смертельный удар пришелся в затылок. Лица обеих хорошо сохранились, поэтому, с ходу не признав жену, Крафт махнул мне рукой и заторопился к выходу.

Лишь на улице, отдышавшись и смахнув платком со лба капли выступившего пота, Крафт смог говорить:

— Слава Богу, не Ксения… Надежда остается… Вам часто приходится спускаться сюда?

— Когда как, — я пожала плечами. — Иногда по полгода не заглядываешь, а порой пару раз на неделе приходится.

— Сочувствую. Куда сейчас, в нейрохирургическую клинику?

Областная нейрохирургическая больница располагалась на длинной улице, тянущейся вдоль Волги. Четырехэтажное здание, построенное в годы первых сталинских пятилеток, имело лишь один, тщательно охраняемый вход. Сотрудник охранного агентства заставил нас снять верхнюю одежду в гардеробе, только потом пропустил в административное крыло, располагавшееся на первом этаже. Здесь нам не повезло с самого начала. Главного врача по случаю субботы на месте не оказалось. Дежурный администратор, заместитель главного по лечебной части, долго и придирчиво изучал наши паспорта. Благообразный внешний вид Крафта не позволял врачу отказать с ходу или врать относительно запрета посещения реанимации — для опознания безымянных больных родственников пускали и в такие палаты. Но существует удивительный тип руководителей, да что там руководителей, даже мелких клерков, сидящих, к примеру, на посту в тех же больницах и не пропускающих посетителей четко по букве инструкции, — то время приема не подошло, то тапочек не оказалось, а больничные правила их требуют от посетителей, в то время как многие медики спокойно входят в палаты в уличной обуви. Словом, эта категория людей упивается властью, возможностью унизить кого-то из зависимых от них людей.

Вот и сейчас я почувствовала, что терпение моего клиента иссякло.

— Что-нибудь не в порядке, коллега? — яростно играя желваками скул, произнес Крафт.

— Часы приема у нас утром с 7 до 9, а вечером с 17 до 19. А сейчас только… — он взглянул на часы, — около полудня. Да, а в каком смысле коллега? — заместитель по лечебной части поднял невинные голубые глаза на Крафта.

— Мой дядя — академик РАН, — пояснила я за ошарашенного ученого.

Последний аргумент возымел должное действие. На нас напялили белые медицинские халаты и в сопровождении самого зама мы поднялись на четвертый этаж, где располагались операционные и палаты интенсивной терапии.

В одной из таких палат на кровати лежала женщина с перебинтованной головой. Паутина проводов тянулась от ее тела к многочисленным приборам, стоящим рядом с постелью. Кривая сердцебиения выводилась на экране осциллографа. Через трубку, закрепленную на губах, подавался кислород. Глаза пациентки были закрыты.