Стив Кавана - Защита

Крик перешел в истошный визг.

Я метнулся в прихожую, пнув Беркли по пути ногой в физиономию.

Визг, казалось, целиком заполнил весь дом. На первом этаже было пусто. На втором я увидел приоткрытую дверь спальни. У края кровати виднелась чья-то ступня, ярко-красная ступня, привязанная к угловой стойке изножья.

Широко распахнул дверь. Потом я проделывал это бесчисленное множество раз – почти каждую ночь я распахивал эту дверь во сне и видел ее опять.

Руки и ноги Ханны Тубловски были крепко привязаны к углам кровати проволокой, которая глубоко впилась в истерзанную плоть. Из сломанной челюсти выпал шарообразный кляп, который теперь свободно болтался у горла. Думаю, что Беркли попробовал вырубить ее ударом в лицо, когда услышал мой стук. Ударил слишком сильно. Челюсть сломалась и сместилась, отчего кляп выпал и она получила возможность кричать. Совершенно синие губы были все в свежей крови.

Она была абсолютно голой.

Весь пах и живот покрывала запекшаяся кровь. Груди и шея – сплошь в следах от укусов. Каждый укус окружал сине-багровый кровоподтек, а там, где зубы Беркли прорвали кожу, шариками выступала кровь. Левый глаз у нее был полностью закрыт; правый широко распахнут и в дикой панике смотрел на меня.

Я не смог ее сразу отвязать. Проволоку надо было чем-то перекусить. Так что я просто опустился рядом с ней на колени и сказал, что она в безопасности, что полиция уже в пути.

Набрав «911» с телефона в кухне, я предположил, что на вызов из этого района полиция должна приехать с рекордной скоростью, минут за пять. Оказалось, даже еще быстрее. Копы появились в доме меньше чем через три минуты. Если б они чуть запоздали, Беркли было бы точно не жить.

Он все так же валялся в прихожей, но вроде уже начинал очухиваться. Прижав его руки коленями, я распял его на полу и принялся молотить в рожу. Когда почувствовал, что в левой руке хрустнули кости, стал бить локтями, резко бросаясь на него сверху всем своим весом, отчего его башка с треском колотилась о твердый плиточный пол. Боли в сломанной руке я тогда не чувствовал. Чувствовал только горячие укусы крови, которая брызгала мне в лицо при каждом ударе. Не помню, как копы меня от него оттаскивали. Не помню, как арестовывали. Запомнилось только лицо Кристины, когда она вносила за меня залог. Прокуратура решила не выдвигать против меня обвинения – по той лишь причине, что благодаря моему вмешательству Ханна осталась в живых. Но в моем сознании ее пытали и насиловали только потому, что в отношении к Беркли я не доверился своим инстинктам.

Коллегия адвокатов была готова отозвать мою лицензию и пожизненно исключить из своих рядов – ну как же, собственного клиента избил до полусмерти! На слушании дисциплинарного комитета меня представлял Гарри. Он не стал расписывать, какой я классный адвокат; взамен просто зачитал перечень полученных Ханной телесных повреждений. Она потеряла глаз; сломанная челюсть, которую пришлось буквально собирать по кускам – а потом еще несколько раз ломать и опять собирать по новой, – так окончательно и не срослась, отчего лицо навсегда осталось перекошенным. И на ее теле, и в ее психике остались незаживающие пожизненные шрамы.

Беркли нанес ей такие внутренние повреждения, что Ханна никогда больше не могла иметь детей.

И хотя Гарри меня спас – во второй уже раз подряд, – я чувствовал, что привычный мне мир куда-то от меня ускользает – я был ответственен за все эти раны ровно в той же степени, что и сам преступник.

Беркли получил двадцать лет; я – шесть месяцев испытательного срока.

Мне оставалось жить с той мыслью, что ему удалось сотворить все это с Ханной лишь потому, что я ему фактически в этом помог. Это была моя ошибка, моя вина. И никакое количество бухла не могло это изменить.

Сразу перед тем как присяжные оправдали Беркли, я уже сердцем чувствовал, что это действительно он и что он обязательно сделает это снова. Я просто уговаривал себя, что вряд ли он нападет на эту девчонку во второй раз, коли первая попытка закончилась таким серьезным провалом. Интуиция взывала ко мне, что это не так, – и, наверное, именно она-то и привела меня в его дом в тот кровавый день.

Больше я подобных ошибок не допущу. Публику вроде Беркли, Волчека или Артураса нужно останавливать сразу, пока они не успели порушить чьи-то жизни…

Сидя с закрытыми глазами в лимузине, который мчался к зданию суда, я знал, что только что сделал правильный ход – я и мои близкие будем в полной безопасности, лишь если извести эту русскую банду на корню. Телефон я поставил на вибрацию – вроде пока ничего, но вдруг все-таки прохлопал вызов, не заметил за шумом уличного движения за окном и шуршанием шин по грубому асфальту? Приоткрыв глаза, увидел Волчека, который развалился на сиденье нога на ногу с закрытыми глазами. Обдумывает предстоящий день? Не поймешь. Знакомец со шрамом смотрел в окно, избегая переводить взгляд на босса. Рука сама собой пролезла к телефону. Только одним бы глазком глянуть! Просто убедиться! Поправив галстук, я откашлялся и буквально заставил себя повернуть голову к окну, переключить ее на обдумывание следующего хода. Артурас играл какую-то собственную игру, и, похоже, я скоро выясню, в чем она заключается.

Чем ближе мы подъезжали к зданию суда, тем больше я убеждался, что ответы на мои вопросы скрываются внутри фургонов, упрятанных на подземную стоянку.

Мы подкатили ко входу в суд на Чеймберс-стрит сразу после половины восьмого. Солнце уже начинало нагревать его выстывшие за ночь ступеньки.

Оставалось меньше восьми часов до того момента, как Волчек сбежит из страны. Нарыть на него все, что только возможно, и найти федерала, которому можно доверять, нужно максимум до четырех дня.

Волчек, Артурас и Виктор выбрались вслед за мной из лимузина, и мы все вместе направились к главному входу.

– После вас, – сказал Артурас, и я обогнал его, перепрыгивая через ступеньки. Нас опять ждал обычный досмотр.

За последними ступеньками широкой лестницы стал уже виден вестибюль. Ни одного из охранников я не узнал – похоже, все новые. Ни портфеля, ни прочего адвокатского барахла, которое нужно прогонять через рентгеновский сканер, у меня при себе не было. С проносом бомбы тоже не надо заморачиваться, ее на мне нет. Есть зато баллончик с нелегальным маркером, то, что я считал настоящим пультом для активации бомбы, ультрафиолетовый фонарик и пиратский мобильник. Если русские увидят хотя бы один из этих предметов, пиши пропало.

Уже футах в двадцати от зоны досмотра я все-таки углядел знакомого охранника. Светловолосый, молодой, энергичный – Хэнк, тот самый малый, который вчера утром пытался меня обшмонать, пока не вмешался Барри.