Наталья Александрова - Восемь обезьян

— Никак иноземец! — проговорил Вася, прищурив по привычке левый глаз, и направился в угол развалистой походкой. — Ну, сейчас мы ему пропишем нашу микстуру!

— Не забудь — четверть моя! — в спину ему напомнил трактирщик.

Вася подсел к иноземцу и проговорил мягким, приветливым и дружелюбным голосом:

— Здравия желаю! Давно в наших краях?

Незнакомец повернулся к нему, и Вася разглядел, что тот хоть и иностранец, но вполне по-русски пьян. Что немудрено — на столе перед ним стоял опустошенный графинчик.

— Чего есть вам угодно? — произнес смуглолицый с непривычным, странным акцентом.

— Угодно нам познакомиться, как это у нас принято, выпить, поговорить…

— Выпить? — Иноземец взглянул на пустой графин. — Я больше не желать выпить. Я выпить довольно.

— Ну, это не по-нашему! — Вася замахал половому. — Когда в могилу ляжем, тогда будет довольно! А пока следует выпить за знакомство! Тебя, братец, как зовут?

— Эстебан!

— Степан, значит, а меня — Василий. Вот и познакомились. Так что непременно, Степа, выпить надо.

Половой подлетел к их столу и на Васин выразительный взгляд поставил перед ними запотевший графинчик. Вася щедрой рукой плеснул водки своему новому знакомцу, налил и себе, потом махнул рукой в сторону двери:

— Ишь ты, кто пожаловал!

Эстебан со свойственной пьяным замедленностью движений повернулся и уставился на дверь. Вася, воспользовавшись этим, вытащил из рукава пузырек синего стекла и быстрехонько капнул из этого пузырька в стакан иноземца.

Тот удивленно хлопал глазами, глядя на дверь.

— Да ладно, пошутил я! — Вася хлопнул его по плечу, вложил в руку стаканчик. — Выпьем, Степа, за дружбу! Ты ведь мне друг? Нет, говори, ты мне друг или нет?

— Я есть друг… — неуверенно проговорил Эстебан и потянулся губами к стакану.

— А раз друг — пей до дна!

Эстебан опрокинул стакан. Глаза его округлились, затем остекленели, и он повалился лицом на стол.

— Вот теперь тебе, пожалуй, довольно! — удовлетворенно проговорил Вася и принялся обшаривать карманы иноземца.

Тот вдруг вздрогнул, поднял голову, открыл остекленевшие глаза и внятно проговорил:

— Микелин!

— Спи, спи! — Вася хлопнул Эстебана по затылку, и тот снова упал лицом на стол, более не препятствуя обыску.

Правда, Вася почувствовал спиной чей-то пристальный взгляд, но когда он обернулся, то не заметил ничего подозрительного. Все посетители трактира были заняты своим, и никому из них не было дела до Васи и его нового приятеля. Только один в стельку пьяный чиновник смотрел перед собой пустым, бессмысленным взором.

В карманах у иноземца Вася нашел много интересного: серебряные часы-луковицу с монограммой и цепочкой, серебряную же, с позолотой, табакерку, золотой овальный медальон (открыв его ногтем, Вася обнаружил портрет красивой смуглой дамы с черными как смоль волосами), пару игральных костей, фигурку всадника из слоновой кости, батистовый платок с кружевами и три рубля двадцать копеек серебром и медью. Переложив все это в собственные карманы, Вася хотел было уже откланяться, но тут случайно нащупал под полой у Эстебана что-то твердое.

Воровато оглянувшись, он достал свой ножик, одним движением подпорол подкладку, запустил под нее пальцы и вытащил тяжелый металлический кругляшок.

При ближайшем рассмотрении этот кругляшок оказался золотой монетой.

Таких монет Вася раньше не видывал, хотя по особенностям своей работы ему доводилось видывать всякое: и луидоры, и фридрихсдоры, и талеры, и даже экзотические пиастры.

Эта же монета была и впрямь необыкновенная.

На одной ее стороне была изображена странная птица с раскинутыми крыльями и длинным прямым клювом. В когтях эта птица держала солнце, от которого исходили прямые золотые лучи.

На другой же стороне монеты, как и положено, красовалось чье-то лицо. Лицо, однако, было странное — нет чтобы какой-нибудь приличный король с бородой и в короне, там был лысый человек с узкими, как у змеи, глазами. Снизу под этим лицом были какие-то непонятные значки — не буквы, не цифры, а черт его знает что.

Под влиянием какого-то неожиданного порыва Вася торопливо спрятал странную монету в потайной карман, который был у него под подкладкой.

Закончив с обыском, Вася тихонько поднялся из-за стола и незаметно двинулся к выходу. Была у него такая ценная способность — когда надо, Вася умел делаться совершенно незаметным.

Таким манером он уже почти дошел до дверей трактира, но тут у него на пути возник здешний вышибала Гаврик.

— Ты куда это собрался, любезный? — проговорил Гаврик, нависнув над Васей всей своей внушительной тушей.

Гаврик, несмотря на свою грозную и устрашающую внешность, любил выражаться как порядочный, как будто принадлежал к чистой публике. Впрочем, когда-то он к ней и правда принадлежал.

Изрядно выпив, Гаврик любил рассказывать своим случайным собутыльникам, что не всегда был трактирным вышибалой Гавриком, а именовался некогда Гаврилой Ардальонычем и имел чин титулярного советника.

— Титулярный советник! — произносил Гаврик, внушительно подняв палец. — Это вам не кот начихал! Это, промежду прочим, чин девятого класса! Вы спросите меня, господа, как же я с таких высот и так низко пал?

Господа его ни о чем таком не спрашивали, поскольку им до этого не было дела. Но Гаврик этого не замечал или делал вид, что не замечает, и продолжал:

— Все через любовь, господа! Все через любовь! Все неприятности в моей жизни произошли через любовь!

При этом он закатывал глаза и принимал чрезвычайно загадочный и романтический вид, но кто-нибудь непременно тихонько добавлял, что ежели это и случилось через любовь, то исключительно через любовь к горячительным напиткам.

Но говорили это только тихо и только за спиною у Гаврика, потому как никому не хотелось иметь дело с его пудовыми кулаками и тяжелым характером.

Вот этот-то Гаврик и возник на пути у Васи-щипача.

— Куда же это ты собрался, любезный? — повторил Гаврик. — А не забыл ли ты попрощаться с Николаем Парфенычем?

— Как можно! — заюлил Вася. — Я к Николаю Парфенычу всегда со всем своим уважением. А выйти я хотел только на минуточку, чтобы голову остудить, а то больно здесь душно.

— Голову тебе остудить и правда не мешает, только уж после того, как с Николаем Парфенычем простишься. А то нехорошо — в гости зашел как приличный человек, а уходишь как шантрапа какая-то.

Вася вздохнул и под присмотром Гаврика вернулся к стойке.

— Ну? — процедил трактирщик, смерив его неодобрительным взглядом. — Я тебе что сказал? Четверть моя! А ты хотел слинять, не поделившись… нехорошо!

— Николай Парфеныч, вы же меня знаете, — заныл Вася, — я к вам всегда со всем нашим уважением…